Шишкин корень, или Нижегородская рапсодия. Алиса Стрельцова
что стоишь, как статуй? Как зовут тебя, спрашиваю? Аль забыл?
Я посмотрел на дядьку жалостными глазами и промычал что-то невнятное. Он подошел впритык, наклонился к моему лицу и под рычащее «шалишь!» схватил правое ухо своими железными пальцами. Послышался хруст. Боль пронзила голову. Не сдержавшись, я закричал:
– Сергей я!
– Ба, неужто прояснило? – Городовой захохотал во весь голос и отпустил наконец мое пульсирующее ухо. – Ну что, Сергей, отвечай: чьих будешь и почто здесь шастаешь?
– Шишкин я. Просто гуляю. – Я выдохнул и осмотрелся.
Ничего себе порядочки! А как же права несовершеннолетних?
Вокруг начал собираться народ: худощавый паренек моего возраста с деревянным ящиком, пара мужиков в помятых пиджаках, детвора.
– А что у тебя там?
– Скрипка. – Я приоткрыл футляр.
– Ты что ж, музицируешь али украл струмент?
– Играю. Не крал я.
– А вид у тебя чего такой чудной? Циркач, что ли?
– Ага. На скрипке играю и фокусы показываю, – съязвил я.
– Шагай-ка в участок. Там разберемся, какие такие хвокусы ты показываешь. – Городовой махнул рукой в сторону Алексеевской.
Почесав затылок, я нехотя поплелся вперед. Сопровождающий сзади звонко стучал сапогами.
– Ваше благородие, – протянул я в надежде очаровать служивого. – А за что меня в участок? Я ж никого не трогал, гулял просто.
Городовой довольно крякнул:
– В научение тебе, чтобы дурачком не прикидывался. Да и вид у тебя уж больно малахольный.
Я обернулся. Чуть левее, то и дело ныряя в толпу, за нами тенью скользил худощавый паренек из наблюдавших. Городовой его тоже заметил, но виду не подал.
– Родители у тебя есть? Где живешь-то?
Во валит усач, прямо как Акула на физике!
– Нет, сирота я… – выдавил я через силу.
Нехорошее чувство сдавило грудь. Отца, понятно, два года нет в живых. Но мама-то жива-здорова, а я сиротой прикидываюсь! О таком даже думать страшно, не то что говорить. Но скажи ему, что мать есть, – спросит, где живет. Тут я и посыплюсь.
– Нездешний я, с цирковой труппой приехал в Нижний на Всероссийскую выставку. Да и заблудился. – Спина под ветровкой вспотела.
– Врешь, бессовестный! – гаркнул городовой.
Как он догадался? Я резко остановился, и он воткнулся в меня сзади, как переполненная вешалка в гардеробе, – чуть колени не подломились.
– Честное слово, дяденька! – Я внимательно посмотрел ему в лицо.
– Я тебе не дяденька, а Елистрат Петрович! Заплутал, хм… Так я тебе и поверил. Подзаработать пришел на Покровку, не иначе. Знаю я вас таких, вертихвостов! – Он одернул китель и, как плохой актер, изобразил недовольство.
У меня словно камень с плеч свалился. Прокатило, значит, про труппу и выставку. Серега, да ты растешь! Вот уже и врать научился! Хотя мать меня бы