Шишкин корень, или Нижегородская рапсодия. Алиса Стрельцова
были посыпаны гравием. Вокруг сквера рядами стояли невысокие, не больше двух этажей, домики – деревянные, украшенные резными наличниками и замысловатыми узорами на крышах, кирпичные, крепкие и приземистые.
Гришка скрипнул калиткой и пропустил меня вперед. Махнув на пышный куст крыжовника у забора, коротко отчеканил: «Жди здесь» – и исчез. Я спрятался за куст.
Обозримая часть двора показалась мне неприбранной. Всюду валялась хозяйственная утварь, старая грязная обувь, вокруг деревянной бочки с водой бегали две тощие курицы, на кривом заборе сушился треснутый горшок, из-за угла дома выглядывали на удивление аккуратные грядки.
Внимательно рассмотреть двор я не успел. Зычный женский голос разрезал тишину: «Гришка, ирод окаянный! Чаво в шкапу забыл? Опять без дела шасташь – че те не работатца, дармоед?..»
Гришка выскочил из дома и, шмыгнув под куст, пристроился рядом со мной.
Прошипел в ухо:
– Пригни-ись…
Из дома выглянула рыхлая бесцветная женщина лет сорока с грязным полотенцем в руках, пошарила по двору рыбьими глазами и, не увидев беглеца, с грохотом захлопнула дверь.
Гришка, приложив палец к губам, кинул на траву одежду. Я переоделся в широкие штаны и свободную темно-синюю рубаху, подпоясал ее ремнем.
– На-ка вот! – Он с видом факира достал из-за спины и поставил передо мной пару прилично поношенных ботинок с круглыми носами и растрепанными шнурками.
Я почесал затылок. Если честно, надеть вместо любимых кроссовок пару старых башмаков – то еще удовольствие. К тому же в голове сразу зашевелились мамины поучения о негигиеничности ношения чужой обуви.
– Надевай, мне они уже все равно малы, не выкидывать же, – подбодрил меня Гришка. – Рубаху и штаны отдашь, когда на свои заработаешь, ботинки можешь оставить себе.
– Спасибо, всегда о таких мечтал, – съязвил я шепотом и, сморщившись, сунул ноги в ботинки.
Пока я их шнуровал, Гришка достал из кармана облупленную жестянку, зачерпнул из нее пальцем прозрачную вонючую жижу, растер в ладонях и залез липкими руками в мою шевелюру.
Я отпрыгнул в сторону как ошпаренный:
– Дурень, ты чего? Совсем обалдел?
– Не боись, это ж брильянтин, для образу. Для себя делал, от сердца отрываю.
Разделив мои волосы на две части, он с довольной улыбкой пригладил их на висках. Жутко представить, что из этого вышло! Я взлохматил пятерней слипшуюся массу, достал из рюкзака расческу и зачесал волосы назад, без пробора.
– С пробором не пойду! – сурово отчеканил я и косо посмотрел на приятеля.
Тот надулся.
Мы тихо выскользнули на улицу.
– Строгая у тебя мать, – пробурчал я, чтобы развеять нависшую, как тяжелая туча, тишину.
– Это тетка Глашка, отцова сестра. Чтоб ей пусто было. Матушка у меня тихая, она в приюте на Ильинке нянькой работает, сегодня в ночь дежурит, – деловито ответил Гришка.
Глава 6. Скрипка –