Пустота. Федор Кумарин
кивнул я. – Она гораздо лучше.
– Ну и ладно, все тёлки из телевизора лучше настоящих, – манула рукой Алиса.
– Не все, – сказал я. – Но та фигуристка… Она волшебная.
– А я? – спросила она, надеясь, что я впервые скажу ей что-то приятное.
– Ты просто дура, – зачем-то брякнул я.
– Ничего лучше я от тебя не ожидала услышать, – разочарованно промолвила Алиса. – Пойду лучше приму комплименты от Артура.
– Максимум, на что он способен: «ты красива, как роза, или как мимоза», – тупо пошутил я.
– Фу! – воскликнула она.
– Вот именно: «Фу!».
На этом наш затянувшийся разговор закончился. Она, картонно улыбнувшись, пожала мне руку и ушла.
Я допил свой остывший горьковатый кофе, оделся и, заплатив, вышел из кафе и потопал в пустоту по улицам этого мифического, холодного города. Рядом с кафе сидела тощая, низенькая старушка. Она была одета в чёрную разодранную куртку, красную шапку и серые штаны. Её лицо выражало злобу и раздражение. Бабка сгорбилась и что-то лепетала себе под нос, постоянно дёргаясь и кашляя.
«Вот суки… – кряхтела она, – только посмотрите на меня ещё раз, мрази… Я вам всем глаза, уши вырву, сварю из них суп и съем. Слушать надо, твари. Думаете, я не смогу вас убить? Вам меня не жалко, суки, и мне вас не жалко. Вы все достойны смерти. Самой жестокой смерти, мрази. Вы все будете выть, как собачки, а ваш череп расколется, как яичная скорлупа. Из неё вылезут книжные черви, такие ненужные, белые, и измажут ваши тщеславные лица в крови погибших идиотов, слова которых вы все с таким трудом старались запомнить! Хе-хе-хе-хе-хе!» – хохотала бабка, а я поспешил побыстрее пройти мимо этой сумасшедшей.
Но бабка побрела за мной, говоря мне в спину: «Не прячь, глаза, москит! Мой сыночек, безмозглый, сильный, красивый, придёт к тебе ночью в маске и убьёт тебя, но сначала изнасилует твою мамашу. Он добрый милиционер… Точнее, теперь полицейский. Он служит президенту. Дети зовут моего сыночка дядя Стёпа. Он даёт детишкам конфетки и учит их тому, что такое хорошо, а что такое плохо. Они ему за это платят уважением и любовью. Детишки любят пососать его леденец. Он такой сладкий. Ты, наверное, завидуешь дяде Стёпе. Но ничего, ты тоже сможешь попробовать леденец. А потом сядешь в специальную норку. Для таких сук, как ты».
Я развернулся и посмотрел бабке прямо в лицо. Она замолчала, залезла мне в глаза и широко улыбнулась. Но никуда не уходила.
Я достал из кармана два рубля и подал ей.
– Спасибо, мальчик, – по-доброму проблеяла старушка. – Дай Бог тебе здоровья.
– А вы верите в Бога? – спросил я.
– Верю, милок. Как же в него не верить? Все под Богом ходим. Убиваем барашков во имя Христа.
– Что, простите?
– Все дела, говорю, во имя Христа, – промолвила она. – Ведь куда без веры… Куда без того, чтобы возлюбить человечину?
– Человечину? – переспросил я.
– Ох, человечество, конечно… – исправилась она. – Человечество. Много ведь добрых людей, которые