Пустота. Федор Кумарин
и выбирать вуз мне не придётся – пойду, куда возьмут. Нет, не подумайте, я не так плохо учился в школе – закончил её всего с тремя четвёрками по физике, химии и математике… Просто я был не очень уверен в себе. Готовился к экзаменам и сдал их даже лучше, чем ожидал. Почему-то я внезапно передумал переезжать, решил, что переезд помешает мне писать. Я потерялся, испугался и в итоге остался сидеть на одном месте. Теперь я уже почти не пишу. Понял, что это не моё, и решил сдаться.
Надо было уехать отсюда. Я ведь хотел. Думал, что заживу новой жизнью, в новом месте… А что в итоге? Я остался здесь жить прежней жизнью клопа, школьника… Из университета – домой. Из маршрутки – в комнату. Из комнаты – в маршрутку.
Хожу по тем же улицам, которые, правда, медленно разрушаются. Даже новых друзей не завёл. Так, есть какие-то люди, которые для меня ничего не значат, и всё на этом. Ни настоящей дружбы, ни настоящей студенческой жизни, ни настоящей учёбы, ни настоящей любви, ни настоящего творчества – в этом весь я. Ни то ни сё. Где-то посередине. А может, ещё ниже.
Снова смотрю на снесённые деревья. Чувствую запах мертвечины. Почему его не замечает никто, кроме меня? Но запах не прогонит меня отсюда. Разве от меня пахнет не так же? Может, от меня пахнет хуже? Или я просто ною… Конечно, ною. Сам себя уже доканал своим нытьём. Но других мыслей почему-то нет. Кроме них – одна пустота.
И вокруг – одна пустота. Сибирская пустота, забитая серыми, потёртыми зданиями, по которым ползают квадратные черепахи обледенелых окошек. Советский тетрис… Заваленные белым снегом дороги, пар изо рта, затвердевающие пальцы. Небо, похожее на бетонный пол. Подъезды, всегда тёмные и тесные. Советский, старый лифт, в котором светит тусклая лампочка. Оплёванные стены, наклейки из маленьких жвачек по рублю, которые каждый покупал в детстве. Политическая реклама. Бездомная собака во дворе. Её брат – алкаш с фиолетовым лицом. Занесённые снегом машины, гаражи, лавочки. Полицейские бобики, которых невольно сторонится каждый русский человек. Пробка на дороге. За ночь выпало слишком много ледяной перхоти, и теперь её тщетно пытаются убрать с улиц. Дует ветер. Люди закрывают лицо и бегут к остановкам, надеясь, что губка толпы впитает и их тела… Где-то позади кричит ребёнок. Мой внутренний, невидимый ребёнок кричит куда громче. Он хочет мороженого. Я не хочу сладостей, я замерз, но ему нужно мороженое… Как можно отказать тому, кто является частью моей души? Я снова захожу в магазин, беру себе стаканчик, иду во двор и начинаю есть. Дрожу от холода. Но не спешу возвращаться домой. Если я чувствую холод, то это хорошо, а не плохо… Лучше хоть что-то чувствовать. Холод сковывает пустоту, не даёт ей жевать меня, откалывать от меня по фрагменту и варить вкусный суп из маленьких частичек моего тела…
Я не один во дворе. Чуть поодаль стоит стая кавказцев. С ними – какая-то баба. Они курят. Смотрят на меня. Гогочут. Один из них тычет в меня пальцем, что-то лопочет. Значит, говорят обо мне. «Надо бы уйти», – думаю, но не ухожу.