Проект «ХРОНО». За гранью реальности. ЛИХОБОР
новомодным электрическим калькуляторам, защелкал лежащими перед ним счетами и громко хмыкнул.
Зоотехник откровенно скучал, от нудного голоса Наума Ивановича, его нестерпимо клонило в сон, и он подпирал буйную голову то одной, то другой рукой. Глаза сами собой закрывались.
– За Дугнихой, между овгагами и дорогой на Чернево, где мы в этом году решили посеять люпин и гапс, дела получше, – продолжал картавить агроном.
Завгар Хныкин, откинувшись на стуле, задумчиво выковыривал шплинтом из-под ногтей въевшуюся застарелую грязь, густо замешанную на мазуте и солидоле.
Сам председатель сидел ссутулившись, опустив голову на руки. Потирая рукой лоб, хмуро слушал агронома. Прикидывал, как осенью будет оправдываться в районе, а там не далеко и в обком на ковер. Про засуху оправдание не особо поможет… как всегда: «Вы, товарищ Бойцов нам эти сказки бросьте, засуха у всех, но они нам пятилетку не срывают и план, который Партия и Правительство установили, выполняют!» Врать будут в глаза.
Степан знал, как обстоят дела в других хозяйствах. У всех шло снижение, но, наверняка, то же самое скажут всем, мол, вы, бездельники и дармоеды, а другие, по соседству, молодцы и работяги. И так из года в год… Хорошо хоть теперь вместо саботажников и врагов народа, стали мы просто бездельниками и дармоедами, а не «партбилет на стол». Все лучше выбитых в НКВДшных подвалах зубов и сломанных ребер, а то и пули в затылок. А ведь недавно еще, на его Степкиной памяти, перед войной, председателя тогдашнего, после падежа в коровнике забрали прям с колхозного собрания, а, спустя месяц, расстреляли в Смоленске. Потом сельчанам на собрании зачитали его показания. Оказался, дядя Митяй, в Гражданскую Перекоп штурмовавший, так и таскавший в груди осколок снаряда оттуда, не хухры-мухры, а английским и португальским шпионом был, по заданию буржуев колхозных буренок сморивший. Потом, правда, в конце пятидесятых, его вроде оправдали, вроде и не шпион, а жертва культа личности, но как-то это все второпях, тихо и без колхозных собраний. Да и родни его на селе не осталось. Жену с двумя сыновьями двенадцати и шестнадцати лет, через две недели после него тоже арестовали. Сказывали, будто председатель сознался, что и жену вовлек в контрреволюционную деятельность, что ездила она в Смоленск с вражескими агентами встречаться и задания получать. Товарищи чекисты умели правду-матку вызнать. Ну а сыновей… не могли же не знать о измене родительской, а молчали, хоть и был один пионером, а второй комсомольцем.
С улицы послышался шум, топот лошадиных копыт и крики у крыльца. Бойцов отвлекся от бурчания Маргулиса, повернул голову к открытому окну, но крыльцо из окна было не видно, он отвернулся. В приемной загремело что-то. Неразборчивая громкая речь переросла в визгливые женские крики.
– Что там еще такое? – гаркнул председатель. Агроном, сам себя слушавший, ничего не заметил. Завгар и бухгалтер с интересом