Иерусалимский синдром. Петр Альшевский
Начинай.
Павел. Неужели дождались… (поднимает глаза наверх) Прими нас, ибо уже идем мы!
Павел берется за вентиль.
Павел. Се, гряду скоро, и возмездие Мое со Мною, чтобы воздать каждому по делам его. Я есмь Альфа и Омега, начало и конец, первый и последний. Раз! (крутят вентиль) Блаженны те, которые соблюдают заповеди Его, чтобы иметь им право на древо жизни и войти в город воротами. Два! (снова крутят) А вне – псы и чародеи, и любодеи, и убийцы, и идолослужители, и всякий любящий и делающий неправду. Аминь. Три! (Петр не крутит) Три!! (Петр не крутит) Ты почему не крутишь?!!
Петр. Она передумала.
Павел. Кто она?!
Петр. Душа. Моя душа решила предоставить им еще один шанс. Мы спустимся на Землю и поищем наследников того духа, ради которого все и затевалось. А не найдем… Тогда никаких хождений на попятные уже не будет. Вперед, мой меньший брат во Христе. Двинули!
Павел. Что же ты за человек – как говорится, съест мой апельсин, да еще и соком мне в глаз брызнет…
Петр. Твои оскорбления ничего не изменят. Я не человек, тут ты на меня клевещешь, но я не стыжусь, что некогда им был. Вынужден сознаться – это далекое время вне всяких сомнений было наилучшим временем моей бесконечной жизни. Вне сомнений – вне всяких, всяких… вне всяких, всяких… вне, вне, вне…
Петр уходит со сцены.
Павел. Оо-хх, что с него возьмешь – как был рыбаком, так и остался…
Следует вслед за Петром.
Действие второе.
Ясный летний вечер Дальний угол непопулярного парка – скамейка. Под ней пустой пакет из-под чипсов. На ней Иосиф. Он молод, порывист, совестлив. Обыкновенно одет – рубашка, джинсы, кроссовки. Небольшой рост, несерьезная фигура. Кожа да кости, глаза и сверкание – оно в них неординарно и притягивающе. Было бы неверно утверждать, что истоки всему безумие. Но этого нельзя и отрицать.
Над Иосифом – чуть в стороне, непонятно на чем – сидят Павел с Петром. Вполне вероятно, что они сидят на воздухе. В руках у Павла продолговатый пульт. Наподобие телевизионного – если он нажимает на некую заповедную кнопку, реальность встает на паузу.
Павел ее нажимает. Все сущее, включая Иосифа, временно застывает.
Павел. Долго мы будем ждать? День, неделю, месяц, два?
Петр. Пока не надоест.
Павел. Мне уже надоело. Ты только входишь во вкус, а мне бы отсюда и подальше – сейчас же. Немедленно. Не объяснишь, почему мы ждем именно здесь?
Петр. Это, Павлуша, называется интуиция. От латинского intueri, означающего «пристально смотреть» – чувствуешь связь? Я не совсем, но изволь положить наш пульт ровно посередине. Дай тебе волю, ты никогда реальность с паузы не снимешь.
Петр снимает. Через несколько секунд мимо Иосифа уверенно проходит одноногая девушка на костылях. Это Мария. Грациозная шея, бледные щеки, пронизывающий взгляд. Маленькие серьги, свободная кофта, длинная черная юбка. Лучезарная улыбка на ее интересном лице не играет – она не собирается разыгрывать из себя кого-то без мозгов,