«Ни почести, ни славы». Александр Матвиенко
шел по толпе, его взгляд был за толпу, взгляд как-то странно изучал сквер. Машина скользнула вперед, взгляд из машины тоже, сквозь толпу, на сквер. Как только осторожное просвечивание по толпе тронуло одноногого, тот вздрогнул. Человек на костылях почувствовал этот осторожный чужой взгляд. Пальцы на руках расслабились, чуть согнутая одна нога выпрямилась, и тёплая волна, пробежав по позвоночнику, расправила его плечи, грудь. Он приподнял взгляд из-под козырька своей бейсболки, и посмотрел на человека в машине. Тот так же мирно катил в своей машине, пропуская взгляд сквозь толпу, сосредотачивая его, где-то там, в глубине сквера. Одноногий прочитал этого человека. Удивительно, он не помнил о себе ничего, а тут за одну минуту, он, как страницу давно прочитанной книги, пролистал человека. За рулем черной девятки был мастер, воин. Восточный стиль зверя, каким он обладал, был и не таким уж и слабым. Одноногий в своём сознании, сразу прокрутил его бой с ним. Жесткие, сокрушительные удары, с железными блоками, и прямыми уходами, были встречены водной все уступающей и изматывающей тактикой. Одноногий был великим мастером водной стихии. Но человека на костылях встревожило, ни это. Внезапно появившаяся память, уткнувшись в глаза человеку за рулем, прошла дальше, там за зрачками в серой массе из нейтронов, он почувствовал импульс, слабый, но такой настойчивый. Мозг одноногого принял сигнал, и тут же зарисовал картинку.
Картину сквера и в нём маленького идущего человека, который почему-то вдруг, как-то неловко спотыкается, падает на скамейку и замирает.
И всё, мозг опять отключился снова белое пятно, опять боль в затылке. Одноногий скривился от отчаяния.
Машина удалилась, уехали глаза, забрав надежду, что-то вспомнить.
Одноногий очнулся от встревоженных голосов. Несколько человек держали его за руки, кто-то поднял упавшие костыли и заботливо подсовывал их под мышки. Сосед сухой старичок с плешивой сединой на голове, поддерживая несчастного, отчаянно картавя речь, произнес:
– Эй, Трофим, подай Трухану горячего, а то бедняга опять к небу подался. Видать давно у него кишка, кишке шиш показывает.
Трофим, мужик с большими, как лопата руками, говорит себе под нос:
– Пустое.
Он в очереди первый. Хватает в охапку своими здоровенными ладонями две миски, ложки, хлеб. Толпа поворачивает свои головы в сторону одноногого, Трофим уже народу:
– Это не голод. Он часто таким бывает. Протянет голову к небу, и замрет так на одной ноге, как одинокая коломенская верста. Ни костылей ему не надо, ни другой, какой опоры. Странно так стоит, будто к небу привязанный.
Старик не унимается, начинает спорить:
– Э, Трофим не скажи. Пустой желудок всегда к Богу тянется, а как только наполнишь его сразу к земле, как магнитом, бац и сел. Так, что Трухан давно в небеса хочет, вот и разговаривает с Богом. На пустой живот с ним о многом поговорить можно.
Трофим подошел к одноногому, протянул миску