«Ни почести, ни славы». Александр Матвиенко
перекуси. На столе я тебе оставил. Прораб принес. Через неделю ломать дом будут. Ты, по дому не забывай, прохаживайся. Пусть пустует, недолго ему осталось.
Перед закрытой дверью, Трофим ещё немного постоял. Вытер ещё раз руки газетой, швырнул её скомканный вид под рассыпанное крыльцо и сам себе под нос, процедил:
– Вспомнил, ну вот, ещё один вернувшийся.
Фрол, закрыв за собой дверь на массивную щеколду и преодолев три ступеньки в полной темноте, очутился в одной из комнат первого этажа готовящего к сносу двух этажного барака. За большим на всю комнату окном, изрытый, огороженный двор. Перед окном в комнате широкий стол, накрытый газетами и заставленный водой и едой. Скромной трапезой вчерашнего и сегодняшнего дня простых бездомных. Усевшись за стол, Фрол потеснил настольное яство, положил на пустое место портфель. Долго смотрел на тесненную кожу, на расписанные широкие замки. Открыл. На столе стали появляться пачки банкнот, потом синяя папка. Отодвинув банкноты, раскрыл папку. В ней бумаги, на них в белом безмолвии черным оттиском цифры, фамилии, фамилии, цифры. Фрол оторвался от бумаг, пристально посмотрел в окно, там солнце медным шаром катилось к закату, а тут, у Фрола в голове, замелькали воспоминания. Всё в лицах. Женское красивое. Мужские гордые, умные, властные. Потом мужские куда-то резко исчезали, и появлялось одно, опять женское, с глазами полным эгоизма и надменности.
По больничному дворику, по его узким дорожкам, нагло, курсирует черный джип. Сделав крутой вираж, он остановился перед самым входом. Из джипа выпрыгнул средних лет мужчина, не обращая никакого внимания на больничные пижамы и халаты прогуливающих, хлопнув дверями, скрылся в вестибюле. Там в покоях реанимационного отделения, накинув на плечи белый халат, теснит молоденькую медсестру.
Она, преграждая ему путь тихим голосом, причитает:
– Я, вас прошу, все встречи с разрешения врача. Поймите меня, пострадавший после операции, ему необходим покой.
Мужчина поймал её руку, свел ладони вместе и между ними вложил купюру, потом придвинув девушку к себе, тоже тихо, на самое ухо:
– Я, быстро, всего на минуту.
Уже не преграждающую и как-то быстро ставшую спокойной, отстранил девушку в сторону.
Медсестра посмотрела на купюру, сунула её в карман, и ему, открывающему палату, шёпотом, сказала:
– Только на минутку. Хотя сейчас обед, можно и на две.
Развернувшись, поплелась к своему дежурному столику.
Мужчина закрыл за собой дверь, и посмотрел на больного. Парень из сквера сливался с белизной белого цвета. Перемотанная голова в белых бинтах, постель, стены все было в стерильной чистоте. В такой же стерильности был так же и его взгляд, конечно не в смысле, медицинской терминологии, – очищенный, обеззараженный. Просто лишённый способности, воспроизводить мысль.
Мужчина подошел к кровати, заглянул парню в глаза, сверля его взглядом, произнес:
– Кто, же