Фанни Хилл. Мемуары женщины для утех. Джон Клеланд
еще раньше сложилось, будто мне эти занятия не в диковинку, ведь взята я была из обычного публичного дома, а сама заранее ни словечка не обронила о своей девственности. Да если бы я и сказала такое, то он скорее решил бы, что я принимаю его за глупца, какой способен проглотить подобную небылицу, чем поверил бы в то, что я до сей поры обладаю драгоценным сокровищем, потаенной жилкой, какую столь истово отыскивают мужчины, а найдя, никогда не ублажают, но – рушат и уничтожают.
Разгоряченному, ему уже невмочь было терпеть любые задержки, потому, быстро расстегнувшись, он извлек это орудие, эту машину любовных атак и, нимало не беспокоясь, направил ее туда, где, как он полагал, была уже пробита брешь… И вот! Вот!.. Впервые ощутила я, как нечто твердое и жесткое, словно рог, кость или хрящ, вторглось в нежные, но неподатливые мои органы. Сами вообразите его удивление, когда после нескольких, вовсе не слабых движений, вызвавших во мне ужаснейшую боль, он совсем-совсем не продвинулся.
Я пожаловалась – мягко, робко, но пожаловалась, – что не смогу этого вынести… он сделал мне больно, и как больно!.. Но и тут он все-таки прежде всего подумал, что виной всему мой юный возраст и величина его орудия (очень немногие из мужчин могли бы потягаться с ним в размерах): возможно, мне просто не попадались такие же смелые, сильные и напористые в этих делах, как он. Мысль о том, что цветок моей невинности еще не сорван, не приходила ему в голову, он и помыслить не мог, что нужно тратить время и слова на выяснение, так это или не так.
Снова он попытался – и снова не получилось: проникнуть не удалось, мне же сделалось больнее прежнего, и лишь беспредельная моя любовь помогла мне выдержать эту беспредельную боль почти без стона. Наконец после нескольких безуспешных попыток он, тяжело дыша, улегся рядом, поцелуями своими осушил мои слезы и мягко спросил: что случилось, почему столько страданий и жалоб? Может, с другим у меня получалось лучше, чем с ним? В ответе моем была простота, призванная убедить: он – первый мужчина, который так обращается со мной. Правда могущественна, и не всегда мы не верим тому, чего страстно жаждем.
Чарльз, кого собственные ощущения уже достаточно подготовили, кто не мог посчитать мои претензии на невинность совсем уж несуразными и необычайными, успокоил меня поцелуями, умолял – во имя любви – потерпеть немного, уверял в готовности относиться к боли моей так же бережно, как и к своей.
Увы! этого было достаточно: я давно готова была доставить ему любое удовольствие, какой бы болью для меня оно ни обернулось.
На сей раз он начал все по-иному. Прежде всего подложил одну подушку под меня – теперь высота была более подходящей для попадания в самое яблочко; затем еще одну подушку подсунул мне под голову – так стало удобнее; потом развел мои ноги, встал между ними так, чтобы они легли ему на бока, и направил конец своего тарана в самую щель, открывавшую желанный проход, – она была так мала, что с трудом можно было понять, что он попал как раз туда, куда хотел. Он посмотрел,