Бежала по полю девчонка. Людмила Андреевна Кузьмина

      – Ну да как же – жених! Он нам родня, не может жениться на тебе. Брат он тебе. Так и скажи девчонкам, – утешала меня бабушка.

      Боковы жили недалеко от «молоканки», я у них почему-то никогда не бывала. Да и Вовкина мама и старшая сестра его Фая к нам почему-то не заходили. Отец Фаи и Вовки то ли погиб во время недавней войны, то ли сгинул в 30-е годы при массовых репрессиях. Семья без кормильца бедовала. А между тем Соня, мать Фаи и Вовки, приходилась нашей бабушке племянницей, была дочерью родного её брата Степана Пименовича Густоева. Я запомнила тётю Соню тихой и робкой женщиной. Фая, видимо, пошла в маму, – встречаясь с моими родителями, здоровалась застенчиво, стеснялась бывать у нас…

      А вот и другая нам родня, очень близкая, – Тырдановы. Жили они в соседнем Непряхино. Вначале повести я рассказывала, что деда Тырданова я смутно запомнила живым.

      Ныне никого из Тырдановых нет на этом свете, и я склоняю голову в молитвенной памяти о них. Жизнь тырдановской семьи складывалась более драматично, чем жизнь нашей семьи. В 1943 году, когда умер дед Тырданов, мама наша была уже замужем, её сестре Клавдии было 23 года, братьям Павлу – 16, Алёше – 14, Вите – 7 и младшей сестрёнке Нине – 4.

      И моя бабушка Тырданова, овдовев в возрасте 46 лет, стала главой большого семейства. Была она неграмотной, без профессии, и пришлось ей устраиваться завальщицей в старательскую артель «Подземник». В 1950 году она перевелась завальщицей на бегунную фабрику при шахте. Что это за рабочая должность – завальщица?

      А это надо было вагонетки с добытой в шахте и поднятой наверх рудой толкать по рельсам и опрокидывать с помощью особого устройства – «заваливать» в отвалы или сразу в бегунное отделение. Этим и занималась моя бабушка вместе с напарницей. Что и говорить, работа тяжёлая, и от такой работы у некоторых женщин случалось выпадение матки.

      Бабушка предпочитала выходить в ночную смену, когда вагонеток было поменьше и можно было пристроиться в каком-нибудь уголке и поспать, а днём она «бежала» работать в колхозе, иногда брала с собой младших Витьку и Нину дёргать с колхозных грядок лук или морковку. И надо было ещё во время покоса колхозное сено грести в копны: за тонну колхозного сена давали делянку травы для собственной коровы.

      Без коровы и огорода не прокормиться, и так жили голодно и в страшной нужде.

      Тут я готова зареветь в голос от запоздалого сочувствия к бабушке: после ночной работы завальщицей на бегунной фабрике она радовалась, что поспеет ещё в поле или на покос, или ещё куда! А это как? – Накосить тонну травы для колхоза и только тогда косить для своей коровы! Нам трудно представить этот чудовищно тяжёлый труд, но в годы войны и в послевоенные голодные годы так трудились многие.