У каждой ночи свой рассвет. Эм Ленская
обращения. Главная специальность дока – реаниматология, но за прожитые Хиршманом годы он вобрал в себя гораздо больше знаний, чем обладал любой другой известный мне врач. Именно поэтому доктор Хиршман был на хорошем счету у Круга и занимал заметное место в рядах Ленинградского анклава. Его уважали и высоко ценили за помощь, оказываемую Кругу, а те взамен не докучали излишним вниманием. Хиршман предпочитал избегать шумных компаний, многолюдных скоплений, держался в стороне от внутренних проблем Круга, если дела не требовали, к примеру, его экспертного мнения и вообще напрямую никак его не касались. Доктор был человеком науки, и чужие дрязги его не слишком заботили.
– Как долго ты прожил с ним? Сколько вообще тебе лет? – поинтересовался Емельян, сидя рядом со мной на пассажирском сиденье.
По пути мы заскочили в дом его тетки, пока та отсутствовала, чтобы Лебедев смог забрать сумку с одеждой и оставить записку с кратким объяснением причин, почему ему придется уехать. Закинув вещи в багажник, переодеваться Емельян не стал и продолжал прятать прохладные ладони в рукавах моей толстовки с принтом «МВД» на спине, любезно выданной перед отъездом. Из собственной одежды на нем были надеты лишь джинсы и кроссовки.
– Я провел с доком почти десять лет. Затем укатил на Урал, чтобы полностью сменить обстановку, но родные края манили обратно, поэтому я вернулся в тогда еще Ленинград, решив осесть, правда, в каком-нибудь местечке поспокойнее, где никто меня не знал. Так я оказался в Луге, – поделился я, ведя машину.
Дворники в ленивом режиме ерзали по лобовому стеклу, вытирая морось, какая-то мелодичная баллада тихонько лилась из динамиков, на шоссе было достаточно пусто, изредка кто-то ехал нам навстречу или обгонял, уносясь вперед, и я чувствовал себя расслабленно. Наверное, поэтому и решил пооткровенничать с Емельяном.
– А что касается возраста, для всех мне по-прежнему тридцать два, – я оглянулся на Лебедева и лукаво улыбнулся, – вряд ли кто-то поверит в иное.
– Да, тут не поспоришь, – хмыкнул он. – Но я имел в виду, сколько тебе на самом деле?
– Я родился в 1920-м, – признался я, вновь следя за дорогой, хотя шоссе почти не петляло, и автомобиль шел плавно, – еще два года, и отмечу вековой юбилей.
– Значит… – Емельян, видимо, быстро прикинул верность своих расчетов в уме, – ты такой уже шестьдесят шесть лет. Только не говори, что все эти годы ты провел в Луге, и никто не заметил, что живет рядом с чертовым Дорианом Греем.
– Конечно, нет. В Ленинград я вернулся в начале 1966-го и прожил там до 1982-го, когда даже согласно новым документам мне уже перевалило за сорок. Прикрываться отличной генетикой вечно было нельзя, поэтому мой друг Харитон предложил мне перебраться в Грузино [1] – его дед завещал ему вполне приличный дом, которым сам пользовался от случая к случаю.
– Подожди, – перебил Емельян и чуть приподнялся на сиденье, – получается, что твой друг был в курсе о том, кто ты?
– Да, – коротко ответил я, с теплом вспоминая старину Харитона Хакимова, того самого,