Песня рун. Эхо древнего мира – II. Эйрик Годвирдсон

      Домой добирались медленно – Саира не была уверена до конца, как сказалось на Скае и Йэстене это приключение, и потому не позволила взлетать. Они шли пешком. Встрепанный, пропахший гарью Йэстен нес под мышкой тот самый кусок передней луки седла – извилистый ожог, что оставил на нем удар молнии, явственно складывался в письмена, похожие на буквы старого алфавита, и всадники, не сговариваясь, решили – слишком странно, чтобы быть простым совпадением.

      – Я просил помощи Эрроса. Я испугался, учитель. Как никогда в жизни испугался – когда только успел, если подумать, но это так.

      – Он тебя услышал, – пожал плечами Силас. – Я услышал тебя тоже, но во мне нет столько силы, чтобы…

      – Чтобы спасти нас?

      – Да. Я не успел бы. Да что там «бы», я и так не успел, – голос Сласа был спокоен, но от Йэстена не укрылось, что за чувства обуревают наставника. – Боги тебя любят настолько, Тэнно, что прощают даже смертельно опасные глупости.

      Йэстен насупился – он понимал, что, устрой ему сейчас Силас взбучку, он не найдет, что возразить по существу. Но ведь гроза на самом деле была далеко! И все же – буквально в четверть лучины она оказалась рядом, затянула едва ли не в самое чрево нарождающейся грозы восходящим воздушным потоком. Запорошила глаза блескучим инеем – пока не стало поздно повернуть, не сообразили. Да и успели ли бы вырваться? А они были чем-то вроде очень крупного куска льда в окружении инеистого крошева – да еще и все эти металлические пряжки, серебряные накладки пояса, клепки на летном снаряжении… Вся сила недозрелого разряда молнии выплеснулась через них.

      И не иначе, как в самом деле воля богов, воля Айулан Эрроса оберегла и спасла и всадника, и дракона.

      – Значит, моя жизнь теперь – это служение воле Айулан, – подумав, негромко заметил Йэстен.

      Силас лишь пожал плечами – у него самого не было сомнений, что ни за чем другим всадники в мир и не приходят. Когда-нибудь Йэстен сам сообразит, что чудесное спасение ничего в этом смысле не изменило. А вот разобраться, отчего на остатках луки седла точно буквы проступили, ему самому хотелось не меньше.

      – Я тебя не стану ругать. Я вижу, что ты и сам понимаешь… насколько опасной вышла прогулка, -ловя обожженной ладонью первые тяжелые капли дождя, заметил Силас.

      Дождь так и не собрался, впрочем – ушел стороной, ворча громом, прибил скупой горстью тяжелых водяных брызг пыль на дороге, и пролился где-то далеко в горах, в поселениях пастухов, миновав Эклис и побережье.