Мельница на Флоссе. Джордж Элиот
дуться так, как ты, или корчить рожи. Кстати, Люси так не делает. И поэтому Люси нравится мне больше тебя. Жаль, что она не моя сестра.
– С твоей стороны дурно и гадко жалеть об этом, – заявила Мэгги, поспешно поднимаясь с пола и при этом мимоходом разрушив прелестную пагоду Тома. Вышло у нее это нечаянно, но косвенные улики были против нее, и Том даже побледнел от злости, но ничего не сказал; он, наверное, даже ударил бы ее, если бы не считал, что бить девчонок – это подлость и трусость, а Том Талливер для себя уже решил, что никогда не совершит ничего подлого или трусливого.
Мэгги замерла в унынии и страхе, а Том молча поднялся на ноги и удалился, бледный и взбешенный, от обломков своей разрушенной пагоды. Люси безмолвно взирала на происходящее, словно котенок, на миг оторвавшийся от миски с молоком.
– Ох, Том, – наконец заговорила Мэгги, неуверенно шагнув к брату, – я не хотела ломать ее, честное слово.
Том сделал вид, будто не расслышал, достал из кармана две или три горошины и щелчком большого пальца выстрелил ими в окно, поначалу просто так, безо всякого умысла, но потом стал целиться в дряхлую навозную муху, которая выставила свое слабоумие на весеннее солнышко, явно нарушив при этом планы природы, которая и воспользовалась Томом и горохом для быстрого уничтожения этого слабого индивида.
В общем, утро Мэгги было испорчено, и неизменная холодность Тома, которую он демонстрировал во время прогулки, отравила ей радость от солнечного света и свежего воздуха. Он позвал Люси, чтобы показать ей недостроенное птичье гнездо, даже не взглянув на Мэгги, а потом сорвал несколько ивовых кисточек для себя и Люси, не удосужившись предложить хотя бы одну из них Мэгги. Люси даже спросила: «Мэгги, хочешь себе такую же?», но Том остался глух к ее словам.
Однако вид павлина, очень вовремя решившего распушить хвост на заборе вокруг гумна, едва они подошли к Гарум-Ферз, ненадолго сумел отвлечь ее от собственных горестей. А ведь это было только самое первое из чудесных зрелищ, которые смог предложить ей Гарум-Ферз. Скотный двор буквально кишел живностью: карликовые куры-бентамки, чубарые и с хохолками; несушки из Фрисландии с перьями, торчащими в обратную сторону; цесарки, летающие, кудахчущие и роняющие повсюду свои пятнистые перышки; зобастые голуби и ручная сорока; а еще коза и совершенно замечательная пятнистая собака, наполовину мастиф, наполовину бульдог, огромная, словно лев. Со всех сторон их окружали белые рейки ограды и белые же воротца, блестящие флюгеры самых разных форм и размеров, садовые дорожки, вымощенные узорами из красивой гальки, – словом, Гарум-Ферз был полон невероятных диковинок; и Том рассудил, что необычный размер жаб вызван тотальной необыкновенностью всех владений дяди Пуллета, джентльмена, ставшего фермером. Жабы, платившие ренту, как правило, бывали не такими толстыми. Что же касается дома, то и он был не менее замечательным: центральная его часть была ниже боковых крыльев с парапетными башенками, а стены сверкали белым