Святой сатана. Анатолий Леонов
дворянина Ивана Шестова и родившая ему дочь Ксению. Дай им повод, скоро распоследний московский мухоблуд и тартыга на каждом углу будет кричать, что самозванец Гришка Отрепьев тебе, матушка, двоюродным братом приходится, а мне дядькой! Ты этого хочешь?
Инокиня Марфа только рукой махнула и, покачав седой головой, произнесла сокрушенно:
– Я внуков хочу! Сие и алчу больше всего! О том Бога молю! Время идет, а ты словно окаменел в своем унынии. Унынье – тяжкий грех! Что тебе эта Хлопова?
– Я люблю ее!
– Чушь несешь! Ты ее и не знал толком.
– Я обещал жениться!
– Пустое! Детские клятвы, что вода в решете. Было и прошло. Оставь прошлое в покое. Даже великие государи властны лишь над будущим!
Царь, скрестив руки на животе, не отводил грустных глаз от истертых досок крашеного пола перед ногами:
– Знаешь, что самое страшное, матушка? Я, Государь, наделенный правом даровать или забрать жизнь любого подданного, не властен над собственной жизнью!
Марфа отсутствующим взглядом посмотрела куда-то в пустоту поверх головы сына и холодно произнесла:
– Я знаю, Миша, но помазанник Божий не имеет права на обычную жизнь. Государь берет невесту в жены не для тихого семейного счастья, а для продолжения царского рода. Это его долг перед державой и людьми.
Михаил, подняв голову, едва ли не первый раз за весь разговор прямо взглянул на мать. Глаза его по-прежнему выражали кротость и смирение, но упрямые складки по краям плотно сжатых губ говорили об обратном.
– Матушка, – начал он, осторожно подбирая слова, – зачем звали? Дело в следствии, что ведут Глебов с Шереметевым? Все еще желаете, чтобы я отступился от невесты своей? Извольте, но сначала я узнаю правду, а потом уже приму решение!.. И еще, – добавил он после краткой заминки, – почин мой с благословения Великого государя, Святейшего патриарха Филарета Никитича. Перед ним и ответ держать буду!
Ни один мускул не дрогнул на каменном лице инокини Марфы при упоминании ее грозного супруга.
– Мне жаль, Миша, что ты мог подумать, будто я могу желать дурного своему сыну! – произнесла она как можно мягче.
Глаза ее наполнились слезами. Марфа по-бабьи всхлипнула и неловко утерла их тыльной стороной ладони.
– Все, что я делаю, ради тебя! Не скрою, у меня было намерение отговорить тебя от затеи с Хлоповой потому, что считала ее легкомысленной, дерзкой и неучтивой особой. Но, видя твою непреклонность, я с легким сердцем уступаю. Если Машка сделает тебя счастливым, кто я, чтобы противиться вашему союзу?
– Это правда? – растерянно спросил Михаил, и щеки у него задрожали от избытка чувств.
– Конечно! – не моргнув глазом, ответила Марфа.
Не в силах сдерживать себя, царь рывком вскочил с кресла и бросился в объятия матери. Плечи его сотрясали рыдания.
– Спасибо! Спасибо, матушка! – твердил он, хлюпая носом и глотая слезы счастья.
Марфа улыбнулась и, как в детстве, ласково погладила