Хам и хамелеоны. Вячеслав Борисович Репин
ему другом-компаньоном, оказался разбит вдребезги. Нужно было рассчитываться за машину, купленную в рассрочку. Страховая компания, воспользовавшись тем, что полиция застукала водителя с алкоголем в крови, уклонялась от своих обязательств. Павла лишили прав, оштрафовали почти на пятьсот долларов и продолжали таскать по инстанциям. Но он всё же легко отделался, особенно если принять во внимание тот факт, что не имел в Штатах вида на жительство. Неприятности сыпались одна за другой. Едва обретенное равновесие пошатнулось. Земля вновь уплывала из-под ног…
На Риверсайд-Драйв, три, царила барская атмосфера. Машу кормили, поили, вечерами оплачивали ей такси, и не было случая, чтобы ей не предложили остаться на ночь, когда приходилось задерживаться допоздна: в доме имелось несколько «гостевых» спален. В цокольном этаже располагался тренажерный зал. Днем, когда дети спали (знакомые хозяев оставляли детей на весь день), она могла там заниматься, включая у кроваток радио-няню. Но такое благополучие казалось всё же зыбким, обманчивым, временным. Не могла же она превратиться в профессиональную воспитательницу или, чего доброго, пополнить ряды прислуги, стать ровней двум другим латиноамериканкам, которые жили в доме и обслуживали Альтенбургеров с достоинством холеных рабынь…
Отношения с Четвертиновым портились изо дня в день. Не отличавшийся сильным характером, униженный своим бесправным положением, но до мозга костей убежденный в том, что не заслуживает такой участи, Павел сдавал буквально на глазах. В минуты черного уныния он покупал марихуану подешевле, скручивал «косяки» прямо дома и нередко оказывался в таком «отрыве», что глаза у него стекленели; в такие дни с ним невозможно было даже разговаривать. Он мог теперь не спать ночи напролет и всё чаще коротал время в кругу знакомых.
Машу туда не приглашали. Да она и не рвалась в этот круг, инстинктивно побаиваясь среды Мюррея и уже догадываясь, что новое окружение Павла так или иначе замыкается на «марьванне» и на стиле жизни, который неминуемо накладывает отпечаток (отрыв, скученность, нерегулярные и сомнительные доходы…) на жизнь людей, возводящих растаманство в культ.
Однажды за полночь, вопреки договоренности, что она останется ночевать у Альтенбургеров, Маша вернулась домой в Бруклин и застала Павла с девушкой. Черноволосая Дорис, их общая знакомая, которую Маша до сих пор считала подругой Мюррея, при ее появлении выскочила из постели в чем мать родила. Маша смотрела на незваную гостью – стройную и белотелую, с бритым лобком – во все глаза, не в силах сдвинуться с места. Дорис тоже ненадолго впала в ступор, но потом мгновенно натянула свои одежки и испарилась из их крохотной квартирки, не проронив ни слова.
Павел закатил скандал: дескать, сама ты, Маша, виновата, заявилась без предупреждения!.. Он был в невменяемом состоянии. Таким он становился, обкурившись.
Ночевать Маша уехала к Полине, – та жила теперь в Бронксе с очередным бой-френдом. Не досаждая вопросами,