Это мое имя. Андрей Ким
но, когда он выпрямился, чтобы продемонстрировать сыну найденный фотоаппарат, на берегу никого, кроме уток, больше не было.
֎֎֎
Брагин проснулся, рывком сев на постели и тяжело дыша. Маша мирно спала рядом. Илья вспомнил ее лицо, искаженное от горя, в тот день. Заснуть он уже не мог.
День второй
На следующий день на лестничой площадке Брагин снова встретил соседа.
– Доброе утро, Лев Аркадьевич! – поздоровался Илья.
– И вам всех благ, Илья Федорович! – прозвучал вежливый ответ.
Почтительным жестом Брагин пропустил старичка в лифт первым. В кабине Илья демонстративно вдохнул полной грудью.
– После вашей вывески, Лев Аркадьевич, здесь стало заметно легче дышать.
– Я очень этому рад, особенно как преподаватель русского языка, – Лев Аркадьевич не скрывал гордости, хотя был по природе скромным человеком. – Это значит, что все жители нашего подъезда поголовно, включая домашних животных, умеют читать.
– Да, народ у нас начитанный, – подтвердил Брагин, – интеллигентный. А интеллигентный человек под табличкой гадить не будет. Он себе для этого другое место найдет, без таблички.
Лифт затормозил на первом этаже, издав, как обычно, звук, похожий на визг перепуганного слона.
– Удачного вам дня, Лев Аркадьевич! – попрощался Илья.
– Берегите себя, Илья Федорович! – донеслось в ответ.
Прилично одетый пятиклассник Петя сидел за пианино. Он напряженно всматривался в раскрытую на пюпитре нотную тетрадь, стараясь сыграть без ошибок. Маша стояла рядом и наблюдала за четкими, но механическими движениями детских пальцев. Когда пятиклассник закончил, Маша подсела рядом.
– Молодец, Петенька, очень чисто сыграл, – похвалила она. – Ты знаешь, когда Шопен писал этот ноктюрн, он уже был неизлечимо болен. Но больше всего он страдал не от самой болезни, а от мысли, что навсегда потеряет свою любовь. Неизбежность и невозможность что-либо изменить – вот что самое страшное для человека.
– Как он вообще мог тогда писать музыку? – неподдельно удивился Петя. Его всегда поражала способность некоторых взрослых работать во время болезни. – Я, когда болею, даже телевизор смотреть не хочу. Лежу и страдаю, как Шопен.
Маша улыбнулась и положила руки на клавиши.
– Попробуй сыграть так, как если бы тебе хотелось плакать и кричать от отчаяния, но ты бы скрывал это в себе, чтобы не не расстраивать любимого человека.
Маша начала играть. Она знала, что когда-нибудь Петя сам почувствует в музыке то, чему не научит ни одно репетиторство. Раздался телефонный звонок.
– Извини, Петенька, – Маша поднялась со стула, – одну секундочку.
Она вышла в коридор и подняла трубку.
– Алло!
– Машенька, я сегодня немного задержусь, – на проводе был Брагин. – Паровой котел барахлит, нужно починить.
– Хорошо,