Операция «Шасть!». Александр Сивинских
Певунья присела в кокетливом книксене. Затем, вручив хлеб-соль Никите, а опахало Лёхе, обернулась к Муромскому: – Илья Николаевич! Ваше приказание выполнено. Жидкости во льдах. Твёрдости на углях. А мне подоспело время испариться.
С последними словами Инга подняла с полочки туфельки на умопомрачительных каблуках и легонько хлопнула ими по звонкому Илюхиному лбу. Илья перехватил обувку, наклонился и неожиданно ловко пристроил волшебные туфельки на не менее волшебные ножки.
Никита, только что оправившийся от растерянности, лизнул соль с каравая, браво звякнул несуществующими шпорами, вытянулся во фрунт и выкатил грудь колесом:
– Мадемуазель, же ву при силь ву пле сопроводить вас сей момент до вашего гнёздышка? На руках донесу. А то, знаете, хоть грязь к золоту не пристаёт, но всякие там продукты метаболического обмена собачек и кошечек, понимаешь, этта самое! О!
– Но-но, – заиграл крепкими, каждый с приличное яблоко, желваками Муромский. – Избавьте, Ржевский, мадемуазель от ваших притязаний. Ей вся дорога – подняться на один этаж. Да с её ножками, – он похлопал Ингу по тому месту, откуда ножки растут, – она вспорхнёт и не заметит вашего, поручик, отсутствия!
Пока огорчённый Никита заедал печаль караваем, инициативу перехватил Алексей.
– Дозвольте хотя бы ручку облобызать! На дорожку, так ск’ть, – в рифму попросил он и нарисовал опахалом таинственный знак.
То ли знак был волшебным, то ли ещё что, но к ручке друзья были милостиво допущены. После чего Инга отнюдь не по-дочернему расцеловалась с хозяином-барином и упорхнула в свои заоблачные выси.
– Прошу, гости дорогие! – Стоило Инге исчезнуть, Илья стал сама любезность и больше не выглядел ревнивцем-собственником. – Терема наши, конечно, убожеские, не княжеские, но пару-другую несумоистов втиснуть можно.
Говоря об убожестве теремов, Илья малость покривил душой. К вместительной прихожей примыкали три двери, ведущие в апартаменты различного рода. Помпезная высота потолков наводила на мысль о принадлежности строения к эпохе, когда и у деревьев были большие уши.
Как бы отвечая на немой вопрос приятелей, Илья подтвердил:
– Что делать, парни, живу, как придётся, буквально ютясь в пещерах. Если не ошибаюсь, домишко наш последний из жилых, оставшихся в Картафанове от довоенной элитной серии. Хрена бы я, конечно, такие хоромины отхватил на мордобойные заработки! Но это семейная реликвия. Деда били – не добили, бабу били – не добили. Тятька с матушкой проскочили. Осели на Северах, а я один-одинёшенек прозябаю вот в этом поганом ампире.
– Одинёшенек, говоришь, – ехидно осклабился Никита.
– Да боже упаси! – всплеснул ручищами Муромский. – Да чтобы я… Ни-ни! Ингочка ведь соседочка моя. Студентка-заочница. Приходит на компьютере поработать. Всё равно он мне почти без надобности, – жалко, что ли? Она, значит, на компьютере, а я в спортзале. Всё в спортзале. Не подумайте дурного. Полюбуйтесь-ка! – И в доказательство своих слов