Сафонов. Юрий Переверзев
стеллажами с книгами; кроме таких же, как и у Веры, письменного стола и тахты, покрытой ковром, спускающимся со стены, в комнате стоял большой платяной шкаф, пианино и тумба с телевизором.
– Почему пианино здесь, а не у тебя в комнате? – спросил Кадик. – Не помещается?
– Да нет… Я играю так, немного. А папа когда-то консерваторию окончил.
– Да? – удивился Аркадий, но расспрашивать не стал, так как Вера позвала его к столу.
– Ну, всё, – сказала она, в последний раз оглядывая накрытый стол. – Кажется, ничего не забыла. Уже без четверти двенадцать, Кадик, давай садиться. Нужно проводить старый год. Что будешь пить?
Последние слова она произнесла, усаживаясь на тахту и жестом пригласив Кадика сесть рядом. Кроме шампанского, принесенного им, на письменном столе – близко, только протянуть руку – стояли ещё две бутылки: армянский коньяк и «Цинандали».
– Я и так пьян… от тебя, – сказал Кадик (было непонятно, шутит он или нет) и чмокнул Веру в щеку. Он оглядел стол и добавил:
– Давай сначала по глотку коньяка. Не возражаешь?
Вера кивнула:
– Только капельку.
Он достал бутылку, налил по полрюмки.
– Ну… за то, что мы встретились, – Кадик взял свою рюмку, дотронулся ею до рюмки Веры, голос его срывался, звучал сдавленно. – За то, что ты есть…
Вера благодарно прижалась к нему плечом, а когда он выпил, а она лишь пригубила свою рюмку, зацепила вилкой кружок лимона, поднесла его ко рту Аркадия. Но он был так напряжён, что поначалу не ощутил вкуса ни коньяка, ни лимона. Сегодня весь день, сидя за конспектами и книгами, и особенно по дороге сюда он мучился, решаясь – и не решаясь – на шаг, который может в корне изменить его жизнь… Вера, несколько загадочная для всех сокурсников (и для него до сих пор тоже), с её мягким и, в общем, неназойливым интересом к нему, с такими ставшими милыми полными губами под аккуратным носиком и с чуть шепелявившим голосом, волновала его – волновала так, как никто и никогда прежде, он чувствовал невыразимую словами общность душ… Всё это было так, но он боялся – боялся панически, до учащённого пульса и холодящей ломоты в желудке – того нового, неизвестного, неясного ему в подробностях, что наступит, если он всё же решится… Решительный по своей натуре, ему неприятны были ощущения сомнений, и он, чтоб закончить с ними, решился-таки… Аркадий ощутил вдруг приятную кислоту лимона, внутренне взбодрился и после традиционного «С Новым годом! С новым счастьем!», сопровождаемого звоном их бокалов с шампанским, когда из соседней комнаты, где был включён телевизор, донёсся бой курантов, – после этого он сказал (на несколько более высокой ноте, чем требовалось):
– Верочка, выходи за меня замуж! Я люблю тебя, честное слово!
Вера медленно поставила бокал, румянец появился на щеках, даже на висках – под зачёсанными наверх золотистыми волосами.
– Я ждала этого,