Самка человека, или Конец жары. Вероника Айская
по Евангелию, и увидев историю, как Христос накормил пятью хлебами и рыбинами кучу народа – она решила голодать неделю. Выдержала только три дня, мама со слезами уговорила ее прекратить, да Женя работать уже не могла, а она мыла полы в мамином НИИ, было это весной перед университетом, и еще и готовилась к поступлению. Дальше она начала сильно мерзнуть. По своей конституции ее организм был явно не приспособлен к этому подвигу голодания вовсе, но ей было надо. А зачем? Надо, и все. Чтоб Приблизиться. Иначе Жене было как-то некомфортно быть. Она пострадала над нестойкостью своей плоти и от Иванова отошла: все же нужно было учиться.
Но как же! Ведь она так любила всякие званые обеды – и в гостях, и дома! Радостно участвовала в приготовлении еды, в оформлении стола, в самом вкушении – тогда она ела с удовольствием, смакуя, наслаждаясь вкусом и процессом.
В 20 лет пошла на шейпинг. Там назначали такие нормы питания, а вернее, непитания почти ничем, что у нее начались голодные истерики, и тут она довольно быстро бросила эту затею, потому что, опять же – нужно было учиться. Но вот уже позже, четыре года спустя, обнаружила, что стала – постепенно – питаться, а вернее непитаться почти ничем ровно так же. Но мотивация – была другая. Из высокодуховных соображений укрощения плоти, ей это давалось куда легче. Во всяком случае – понятнее. А для фигуры – это неинтересно. Но и то сказать, теперь не нужно было нудно считать калории! Правда, тело и теперь было с ней не согласно, да кто ж его теперь слушал…
Про одежду картинки – тоже очень разные.
Вообще-то шить Женя не очень любила, потому что считала, что не умеет, но шила, как и ее мама – если уже шить, то уж так, что какой-нибудь комар-профессионал нос не подточил бы. Но это ж уйма времени! Но ей не жаль было многих примерок перед зеркалом и долгой возни. Шила на каникулах. По магазинам тканей ходила – как в картинную галерею. Рождался образ – мама уговаривала Женю учиться на модельера – и с ним она с волнением в груди ходила от стенда к стенду – и вдруг – оно! – находила нужную ткань. Образ был или свой – или из журналов, но по-другому. Шикарное – и это слово весьма уместно! – платье из «Бурды», в стиле сафари, с кучей деталей, но совсем иная идея ткани: из красиво очень мелко, очень деликатно жатого хлопка с мелкими пастельно-сиреневыми розочками – шила летом почти месяц… И вот, ведь, где-то вскоре ее и понесло совсем в заоблачные дали, и Женя отдала платье маме. Та носила, потому что оно было действительно и красивое, и стильное, и прелестное, и качественное, а Женя все равно категорически не стала… А английский пиджак из блестящей шелковой вискозы Женя отдала сестре. Она успела сшить эти вещи, будучи одной Женей, но носить уже не успела. И маму в платье, и сестру в пиджаке неизменно осыпали комплиментами.
Как и с едой в детстве, если ее отрывали от погружений в высь, она взирала на занятие одевания – то ли ей что-то дарилось, то ли