«Точка зрения Корнилова». Петр Альшевский
ответил Корнилов.
– Чем бы ты не занимался в других местах, – проворчала старуха, – здесь тебе… не везде!
В этот кульминационный момент в раздевалку вбежал Николай Воляев. Не входивший в общину православных вегетарианцев. Во вторник варивший холодец. Варил и радовался – тому, что варит. Себе. Не дяде. Сразу же определив в чем же состояла проблема – дым же стоял, как и поставили – Николай незамедлительно бросился на защиту не просившего его о ней Корнилова:
– Простите его бабушка! Он не знал.
Чего же такого пробуждающего Корнилов не знал, Николай Воляев не объяснил, но его бойкое вмешательство старуху все же успокоило, и она, ненавистно бормоча нечто приземленное, отправилась к душевой. К слову – в мужских раздевалках постоянно барражирует множество подобных старушек, и если бы Корнилов был ознакомлен с данным положением дел, как с закономерностью, он бы об этом, возможно, задумался, а так он стал примерять принесенные Колюном вещи: «Бермуды» пришлись ему в пору, майка (в плечах) тут же пошла по швам, но вот с кедами, которым определенно не хватало размера другого, предстояло мириться.
Войдя в зал, они натолкнулись на одышливые потуги вершащейся во всех его углах разминки. В центре – внушительной колодой с уже воткнутым в нее топором палача – неумолимо торчал ринг. «Где вы же вы мои женщины… мне бы и одну… Марину – в туфлях, белых чулках, больше ничего. Знаешь что, милая? Тебе не хватает шляпки». Вылавливая в воздухе алкогольные пары, тренер махнул им рукой. Это, по-видимому, означало, что они могут подключаться, и они подключились.
Внутри жгло. Лотосы росли в тине. Зал был небольшим. Бег по проложенному в нем кругу дался Корнилову легко – покалывание в боку, резь в глазах и тому подобные сложности, конечно же, присутствовали, но где не без этого. А вот когда пошла отработка движений руками стало труднее. Особенно Корнилову – особенность выражалась в том, что шедший следом за ним короткостриженный лошак настойчиво бил его по спине, а иногда, наверное, желая расширить свой технический арсенал, плотно задевал и голову. Корнилов никогда не боготворил весь этот бокс, но сейчас он ему окончательно разонравился, и пронзительный свисток тренера – пузатого, не выше метра шестидесяти пяти, с достоверно, как и полагается, сломанным носом – смилостивился над печальным ковылянием его мыслей, оборвав их по-своему своевременно.
– Минута отдых, а потом спаррингуем. – Сказав, он окрылился и недоверчиво взглянул на Корнилова. – Эй новичок, тебя как зовут?
– Как меня зовут на самом деле, – ответил Корнилов, – знать вам ни к чему, лишь отбитую голову лишний раз напряжете. Зовите меня Тайсоном.
Тренер уязвленно набычился.
– А ты шутник… – сухо пробормотал он. – Спаринговать будешь?
Слово «спаринговать» чем-то напомнило Корнилову слово «спариваться»,
и он согласился. Увидев положительную интонацию его кивка, к тренеру угодливо подошел привлеченный флюидами близкой развязки