Тишина камней. Сергей Савочкин
говорил о пещере, Ри никак не мог вспомнить, хоть и чувствовал, что они важны.
Уже скоро новое утро. Это тревожило. Но хоть болью не терзало.
Ри почуял запах дыма. Со стороны Энфиса. Ощущение беды не закралось предчувствием, а накрыло в одно мгновение, заполнив смятением и ожиданием катастрофы. Сердце бешенно застучало, а ноги понесли обратно к обители. К запаху присоединялся треск ломающегося дерева, крики людей, детский плач.
Выскочив из леса, Ри тут же прижался к задней стене коровника Тары Гнева. Успокоил дыхание и прислушался. Ему хотелось, чтобы сосны тугим, глубоким скрипом да ночные жители привычными перекличками пели такие родные и нужные сейчас песни, но нет – приглушенный топот, лошадиное фырканье и грубые окрики, – все, что судьба смогла предложить из репертуара обрушившегося на Энфис несчастья.
Почти осязаемые нити сущих пронзили части тела Ри, сковав и заставив зажать рот рукой, чтобы не вскрикнуть от страданий навалившихся образов. Сирка, белокурая девчушка, вдвое младше Ри, успокаивала слепую мать, а та выла, не понимая, что происходит. Близнецы-малышки Тары жались друг к другу, спрятавшись в сундуке среди пропахшего пылью тряпья. Если напали охотники и найдут близнецов, то обязательно заберут, и, вшив под кожу карги, воспитают небоглядов.
Старуха-обрядчица Мельзинга стояла в толпе испуганных жителей Энфиса, выбежавших к пылающему в огне дому старейшины, и смотрела остекленевшим взглядом сквозь чужаков, сквозь несколько стен в сторону Ри. Он не мог всего этого видеть. Но видел. Эдда эрайли криф. И боль каждого цнои обители вышивала в стонущей душе юноши узоры беспомощности. Почему Мельзинга качает головой, предостерегая от действий? Кто напавшие? Эклиотики? Охотники? То, что его нащупала нить Мельзинги, Ри понял по ее неподатливой и требовательной сущности. Не успев удивиться тому, что и живые способны направлять свою эдду, он ощутил, как нить старухи хлестнула по глазам и показала врага.
Их было пятеро, но верхом только четверо: охотники на мускулистых, рослых илори с густыми, светлыми фризами. Лошади вальяжно гарцевали, под стать своим всадникам. Одно животное без наездника мирно жевало сочный куст у отхожей ямы.
В центре самый крупный – с растрепанной бородой, в темном, округлом шлеме с узкой прорезью для глаз и рядом шипов на макушке купола. Кожаная бармица крепилась к шлему ремешками, а к ней – наплечные пластины, ощерившиеся такими же шипами. Грудь закрыта массивным щитом с искусной гравировкой переплетающихся молний по краям, а в середине красовалось изображение диска Нари с лучами, выпирающими за края. Из-за пояса охотника торчал эфес меча с круглой дырой в вершине. Мужчина почесал под щитом, – Мельзинга заметила перстень с крупным каргом хлазы, – и спрыгнул с илори. Остальные продолжали верхом деловито двигаться, заставляя народ прижиматься друг к другу кучнее. Броня чужаков была заурядна для охотников: защитные гвиртовые пластины, отличающиеся от обычных волнистыми следами вплавленных