По заросшим тропинкам нашей истории. Часть 4. Сергей Борисович Ковалев
target="_blank" rel="nofollow" href="#n_721" type="note">[721]. Их планы выдаёт болтун, который громко хвастается, что скоро всем пришельцам наступит конец. Об этом узнаёт пелымский воевода Пётр Поленьев, относится ко всему очень серьёзно (в городе всего-то сто человек), острог укрепляет, часть посада разрушает, но потом с зачинщиками как-то справляется, поскольку они несут «заслуженную кару»[722] (уж не знаю, что имеется в виду). В 1616 году, возмущённые произволом воевод и промышленных людей, восстают сургутские остяки, убивают тридцать русских и скрываются так, что найти их не удаётся[723]. А ещё происходят чуть ли не ежегодные нападения со стороны соседних кочевников, сыновей Кучума, ответные рейды на них, неурожаи, падёж скота, пожары и прочие бедствия. В общем, жизнь в Сибири в те времена ни спокойной, ни сытной назвать никак нельзя.
Постепенно, однако, сопротивление новым хозяевам сходит на нет, а если и возникает, то по-прежнему подавляется быстро и жёстко[724], включая широкое применение практики взятия аманатов, то есть заложников. И всё же русские ещё многие десятилетия настолько опасаются враждебных действий со стороны сибирцев, что существует специальный запрет на продажу им не только ружей, пороха и свинца и не только, скажем, топоров и ножей, но и вообще изделий из железа[725] с тем, чтобы те не могли изготовить себе хоть чего-либо, напоминающего оружие.
Но, как бы то ни было, за каких-то двадцать лет наши предки расселились на просторах в более чем 1.600.000 квадратных километров[726], то есть на территории, равняющейся, например, двум Франциям, почти пяти Германиям или шести с половиной Великобританиям[727]. Плотность этого расселения была ничтожной – 14–15 деревянных городков, в которых в большинстве случаев едва проживало по сто-двести жителей, но ведь и сибирцев было немногим больше и разбросаны они были точно так же. Вспомним, что накануне разгрома Сибирского ханства Ермаком в нём насчитывалось всего 30.700 человек (очевидно, взрослых мужского пола), а в Югорской земле и того меньше – две тысячи[728].
С годами, кстати, на местных жителей начинает распространяться начальное образование, сначала церковное (для крещёных), а потом и общее. За образованием с течением времени следуют некие азы медицинского обеспечения. Так что жизнь при новой власти действительно можно было бы назвать для них, как минимум, не хуже предыдущей, если бы не одно большое «но»: алкоголь (были ещё «но», чуть менее губительные – неизвестные ранее болезни[729]). Русский человек пил охотно и обильно и волей-неволей приучал к этой пагубной привычке местных, которым в силу их генетических особенностей водка противопоказана. В результате началось просто повальное пьянство – проблема, не изжитая среди коренного населения этих краёв и до сих пор.
На острие же всего этого нереально стремительного и безудержного русского разлива по Западной Сибири (а потом и далее) шли те, кого сегодня назвали бы охотниками, а тогда именовали промышленными людьми
Цит. по: там же.
Op. cit., стр. 36.
См. также op. cit., т. 1, стр. 281–282, 285–286, 294, 303 и 310.
Op. cit., т. 2, стр. 17–18.
М.К. Любавский «Обзор истории русской колонизации с древнейших времён и до XX века», М., издательство Московского университета, 1996, стр. 446; автор пишет: «1 млн. 421 тысяч с лишком квадратных вёрст».
См. Википедию, статью «Список государств и зависимых территорий по площади».
М.К. Любавский «Обзор истории русской колонизации с древнейших времён и до XX века», М., издательство Московского университета, 1996, стр. 446–447.
Так, например, в 1630 году разразившаяся в Нарыме эпидемия оспы выкосила почти всех его жителей; умерших было так много, что для их захоронения при церкви на территории острога не хватало места, так что трупы приходилось вывозить в поле, где их выкапывали и поедали хищники (Г.Ф. Миллер «История Сибири», Москва – Ленинград, издательство Академии наук СССР, 1937, т. 2, стр. 64–65).