Картонная Мадонна. Татьяна Короткова
вскипел. Вскочил. Схватил стакан с водой у проходящего мимо официанта. И выплеснул нахалу в лицо.
Сашенька обмерла, заметалась…
Публика перестала работать ртами и вилками – зал затих, только механическое пианино в сотый раз наяривало что-то бравурное.
Господин утер рукой лицо, с ненавистью глядя на Макса, затем суетливо стал вытаскивать что-то из кармана.
– Ах! Боже мой! Дорогой, не надо, не надо! – запричитала Сашенька одними губами, а изгиб ее тела принял весьма характерную позу – такую позу обычно принимает героиня кинокартины перед тем, как разъяренный муж пальнет в нее и любовника.
Наконец, господин вынул скомканное письмо и с пафосом швырнул его на стол.
– Милостивый государь! Прошу-с ознакомиться. И не крутить более с чужими женами – можете обжечься!
– Так вот оно что!
Волошин едва удержался, чтоб не расхохотаться. Но, соблюдая закон жанра, резко схватил письмо, тряхнул его, разворачивая, и прочел. Это был малосодержательный, но многословный и весьма бездарный перечень упреков и нотаций, оканчивающийся фразой: «с огнем шутить опасно, так-то-с!».
– Полагаю, вы Сашенькин муж?
Господин, было, взвился, но овладел собой.
– Совершенно точно-с. И считаю своим долгом требовать сатисфакции!
Сашенька ойкнула и осела на стул.
– Всенепременно!
Макс покосился на застывшего рядом с открытым ртом официанта, тот сразу зашагал по своим делам. Посетители ресторана с двойным рвением вернулись к тарелкам, забренчали и загалдели. Какая фортуна, однако: прийти на завтрак и получить вдобавок бесплатную порцию скандальчика, который попадет в вечернюю прессу!
Лиля, облокотившись о парапет моста Поцелуев, смотрела на быстро текущую Мойку. Недавно по мосту пустили трамвай, и от пробегавших со звоном и гамом трамвайных вагончиков на душе становилось еще светлее.
Удивительно, как буквально в один день может преобразиться мир! Хотелось петь и скакать, как девчушки с косичками. И небо расчистилось. И погода установилась теплая. И люди вокруг улыбались. Отчего бы?
Лиля сошла с моста и побрела в сторону Адмиралтейства. Уроки позади, домой не хотелось. Хотелось лелеять солнечных зайцев, они дурачились и скакали наперегонки – таким было настроение Лили. Мысли невольно строились в ритмический ряд, но тянуться за бумагой она не спешила: успеется.
И как это раньше она не замечала, что жизнь может быть так беспричинно чудесна?
Она остановилась возле мальчика, продающего черствый хлеб для кормления голубей, купила ломоть на две копейки, присела на скамью, лицом к набережной, и стала раскидывать крошки. Голуби тотчас слетелись с весенним курлыканьем, стали клевать, гонять воробьев.
Боже правый, что может быть лучше, чем сидеть на скамье под ласковым солнцем, смотреть на прохожих, слушать колокольные звоны, гудки и крики! Мимо торопливо проходили озабоченные мужчины в фуражках с кокардой, темных сюртуках и брюках со штрипками – Петербург был городом чиновников, сюртуки отличал лишь цвет канта и петлиц: