Бабье лето любимой жены. Людмила Волынская
взять ее под свою опеку. Почувствовав себя в семье единственным ребенком, Олег тянул из них жилы. Все ему было мало и все не так, а самому только бы погулять. Обуздать подрастающее чадо родителям было не под силу. Потому-то Софья Ефимовна и ухватилась за возможность пристроить своего любимца к серьезному человеку. Нет, не о судьбе дочери она сейчас беспокоилась. И здесь ее сыночек одержал первенство. А брат… Ну, что брат? Конечно же, она и любила его по-родственному, и уважала как человека, сумевшего пусть скромно, но достойно прожить свою жизнь. Только брату-то уже сейчас от этого ни холодно ни жарко. А здесь ведь родные детки. Кто же о них позаботится кроме матери?
9
Пытаясь скрыть чувство неловкости, отец протянул Сереже конверт с деньгами. Сережа чувствовал это, ему тоже было неловко принимать от отца щедрые еженедельные «подачки». Он не сомневался в искренности отцовских чувств, но вид у отца при этом был неестественный, потому что, как ни крути, а выглядело, будто этими деньгами он пытался загладить чувство вины перед разорванной им семьей.
Впрочем, как без него жила теперь эта разорванная семья, отец не спросил ни разу. Он рассказывал о своих делах, спрашивал сына об учебе, о друзьях, давал советы. Всякий раз при встрече он шел с Сережей куда-нибудь обедать, даже не спрашивая сына, голоден ли тот. Сережа понимал, почему – чтобы скрыть чувство неловкости, всякий раз возникавшее теперь между ними при встрече. Когда руки заняты ножом и вилкой, глаза устремлены в тарелку, а рот, чередуя пережевывание пищи, время от времени издает короткие банальные фразы, легче делать вид, что ничего не произошло. При этом Сережа исподтишка изучал отца и когда замечал на нем обновку, возникало ощущение ревности и отчужденности. За столь короткое время отец преобразился. Одевался он теперь в свитера и джинсы. Подстриженный «под ежик», он выглядел моложе. Сережа понимал, чем вызваны эти перемены, вспоминал потухший мамин взгляд, неумело скрываемый ее жалкий унылый вид, и ему становилось невыносимо больно оттого, что два родных человека, не желая того, разрывали его сердце на части. Ведь никогда ничего уже не будет, как прежде.
– У тебя все нормально? – привычно спросил отец перед тем, как расстаться с ним.
– Нормально, – привычно ответил Сережа, не смея взглянуть отцу в глаза.
– Тогда до следующей среды, – сказал отец и, смерив Сережу оценивающим взглядом, выразив одобрение, похлопал его по плечу. – Будут проблемы, звони.
Сережа кивнул и, подняв воротник подаренной сегодня отцом куртки, пошел к остановке. Ему нечего было сказать отцу на прощание. То есть, сказать отцу он мог многое, но именно это-то невысказанное главное попросту лишало смысла все остальное.
Отец не предложил подвезти до дома, возможно, понимая, что каждому из них после таких встреч надо побыть наедине, а, возможно, из чувства ревности, не желая собственноручно