Солдат великой войны. Марк Хелприн
в «Шлернхаус», они обнаружили, что все резко изменилось.
У парадного входа стояли два солдата из Lebregiment, императорской гвардии Габсбургов. Как военные из элитных частей любого государства, выглядели они так, словно радовались возможности простоять на посту всю ночь, а толстые меховые плащи говорили о том, что они, возможно, получили именно такой приказ. В огромных помещениях «Шлернхауса», даже на верхних этажах, куда редко кто заглядывал, вдруг стало тепло и сухо. Огонь пылал в каждом камине, с балок свисали флаги, вход на один этаж перекрыли бархатным канатом. У прохода застыли еще два гвардейца, габаритами даже крупнее стоявших внизу.
Алессандро переоделся и спустился в необычно теплый обеденный зал. Адвокат Джулиани подошел к столу, за которым сидели шестеро венцев и на безупречном немецком спросил, почему везде тепло, у двери часовые, поварята на кухне в чистой, новенькой униформе, а сама кухня заставлена подносами с пирогами, запеканками и жареным мясом.
Австрийцы переглянулись. Адвокат Джулиани был итальянцем, а Италия имела виды на эти самые горы, и вот теперь австрийцам, находящимся на своей территории, приходилось отвечать на вопросы итальянца, которому хватило наглости сюда заявиться. Тем не менее Джулиани ответили, холодно и коротко, двумя словами: «Eine Furstin». Действительно, в 1899 году в Южном Тироле это было исчерпывающим объяснением.
Алессандро активно учил немецкий, но его учителя упустили последнее слово.
– Что это? Что? – спросил он, ерзая на стуле, ноги у него не доставали до пола, но отец спросил проходящего официанта, почему на столе нет хлеба.
– Никто не приступает к еде, пока она не спустится, – ответил официант, – но ожидание будет вознаграждено тем, что вас будут кормить так же, как и их: оленина, фазан, пироги, блюда, которые я никогда не видел. С ними прибыли два шеф-повара, и гондола целый день доставляла провизию, одну гондолу заполнили только необходимым для выпечки.
– Что он сказал? Что он сказал? – спрашивал Алессандро, сгорая от любопытства. – Что такое «еine Furstin»?
Словно опасаясь, что его родной язык сочтут отвратительным и вызывающим, адвокат Джулиани наклонился через стол и ответил, понизив голос:
– Eine Furstin e una principessa… Eine Furstin – принцесса.
Алессандро замер. Само слово «принцесса» заставило его проглотить язык, и теперь он сидел, как завороженный, с остекленевшим взглядом и открытым ртом. Он читал о принцах и принцессах гораздо больше, чем следовало, можно сказать, ad nauseam[15], а тут замок на вершине горы, солдаты в меховых плащах и настоящая принцесса. Внезапно в обычно холодном зале, где они ели суп и котлеты, его мечты стали явью, и он чувствовал себя так, будто ему по лицу ударили собольей перчаткой.
Встревоженный странным выражением лица сына, адвокат Джулиани протянул руку и потряс его за плечо.
И тут же они услышали мелодичный звон маленького серебряного колокольчика, и настоящий, профессиональный лакей в напудренном
Ad nauseam – до тошноты, до умопомрачения (