Клены в осенних горах. Японская поэзия Серебряного века. Сосэки Нацумэ

      Этой осенью вновь

      я дом навестить не сумею –

      там, в селенье родном,

      не дождавшись меня, опадает

      у реки печальная ива…

      Право же, ни к чему

      разговоры вести понапрасну –

      все вопросы решить

      может только меч самурайский,

      только этот клинок заветный!..

      Вспоминаю стихи,

      чтобы с чувствами древних поэтов

      соразмерить восторг –

      предо мною в снежном убранстве

      гордый лик божественной Фудзи!..

      Взял я кисть – и теперь

      пусть свершится веление рока!

      Если скажут: «Отдай

      плоть свою за клинок разящий»,

      не пристало мне колебаться…

      Над вершинами гор

      тоскливым и грозным призывом

      рык тигриный звучит[9] –

      все сильнее ветер вечерний,

      все темнее мрачные пади…

      Говорить о любви[10]

      мы оба еще не устали.

      Что ж, удел наш таков –

      вновь и вновь умирать, воскресая

      под напев восходящего солнца…

      По плечам, по спине,

      словно шелковое покрывало,

      пряди черных волос

      ниспадают пышной волною

      в упоенье ночи весенней…

      Я в объятиях милой

      о славе отчизны забыл –

      все померкло, поблекло.

      Лишь звезда в небесах багровеет,

      да белеют венчики лилий…

      Мне изведать дано

      зарожденье неясного чувства,

      что чуть брезжит во мгле –

      во врата этой вешней ночи

      я вхожу, объятый любовью…

      Не оставлю ее

      безответной любовью томиться

      на осеннем ветру –

      и сто двадцать ри не помеха

      для того, кто торопится к милой!..

      Осенило ее

      томление страсти осенней –

      «Десять лет, десять лет!» –

      на руке моей пишет кровью

      из прокушенного мизинца…

      Нет, тебе не к лицу

      оттенки столичной помады –

      лучше губы окрась

      свежей густо-багряной кровью

      из мизинца, что мною прокушен!..

      Разве румянец

      сумеет сказать