.
делать, Петрович? Сидеть здесь и сдохнуть? Тут даже пожрать нечего!
– Тебе бы только пожрать! – усмехнулся мичман.
– Ха, а ты, значит, не жрешь, святым духом питаешься, да? О-оо!
И тут откуда-то из глубин судна послышался очень похожий на выкрик Витька возглас: «О-оо!», – гулкий, какой-то утробный, словно сам дух корабля решил подать голос. Спорщики резко примолкли.
– Че это было? – тихонько спросил Витек.
– Не знаю, – осторожно ответил Володя, и в недрах корабля вновь прозвучало: «О-оо!»
– Так, ребята. Я схожу внутрь. Посмотрю, может, там все же есть кто живой. Ждите меня тут и будьте начеку – наш катер может прибить волнами обратно к борту. – Володя тряхнул головой, зажег «Зарю» и двинулся к двери в трюм. Витек и мичман переглянулись, но спорить не стали. Иван Петрович погасил свой фонарь, экономя батарейки, и на палубу опустилась тьма – хоть глаз выколи.
– Э-эй, есть кто?
– О-оо!
Шаги тяжелых форменных ботинок Горбунова гулко отдавались в темных железных коридорах трюма. Снаружи в борта приглушенно шлепались волны, корабль постанывал, охал и вздыхал, словно жалуясь на непогоду. Володя медленно обследовал трюм, заглядывая в каждую дверь и время от времени подавая голос: «Эй, кто тут, отзовись!» Иногда, в совершенно неожиданные моменты, из самых разных мест доносилось ответное «О-оо!» – то из кубрика, то из машинного отделения; казалось, что кричащий как будто водит Горбунова за нос, неслышно, точно призрак, перебегая из помещения в помещение и как-то ухитряясь открывать визгливые ржавые двери без единого звука. А может, это был вовсе и не крик, а скрип какой-то снасти или петли, думал Володя, шаря лучом фонаря по переборкам кают и коридоров.
Внезапно возглас «О-оо!» раздался из запертого соседнего помещения. «Попался!» – подумал Володя и резко распахнув стальную дверь, направил туда бледнеющий луч фонаря. Внутри каморки оказалось так темно, как будто воздух был пропитан этой тьмой и жадно пожирал свет блекнущей «Зари», не оставляя от него ни единого фотона. Брови Володи взлетели вверх, и в этот момент в черном как смоль проеме неожиданно появилось лицо.
Оно было огромное, втрое больше человеческого, сизо-белесое, какое-то расплывчатое, испещренное, казалось, морщинами, словно было вырезано из бумаги и измято, искаженно-вытянутое, с пустыми черными глазницами и широко, неестественно широко распахнутым наискось ртом. Лицо висело в воздухе, покачиваясь, и, казалось, сверлило Володю немигающим взглядом. Тот словно оцепенел, глядя в бездонные глазницы, не в силах сделать ни одного движения; по загривку скользнула липкая капля холодного пота. Из раззявленного перекошенного рта фантома вырвался резкий как сирена вопль: «О-оо!». Лицо метнулось из темноты прямо на Володю, он перепуганно отшатнулся, замахал руками, выкрикнув «А-аа, твою мать!»; что-то, с силой крутнув, швырнуло его спиной вперед внутрь каморки, дверь хлестко грохнула, захлопнувшись…