Ирисы Негева. Михаил Лидогостер
несколько простых советов.
– В первую очередь необходимо понять, что длительное игнорирование внутренних конфликтов может проходить бессимптомно лишь до поры до времени. К несчастью, подавленные эмоции не умирают. Даже если их заставили замолчать, они продолжат влиять на человека изнутри.
– Звучит не слишком ободряюще.
– Это одна из ключевых идей психоанализа.
– Так как же выбраться из тех состояний, о которых мы говорим?
– Шанс преодолеть их появляется только тогда, когда мы уясним, что все наши внутренние патологии в большинстве своем являются лишь отражением нерешенных внешних конфликтов. Если, конечно, речь не о наследственности. Без осознания этого факта никакое движение вперед невозможно.
Я выключил радио.
Хотелось поболтать с кем-то из друзей. Не «с кем-то», конечно. С Тимом.
С того момента, как я оставил ему сообщение, прошло два дня. Может, просто не обратил внимания? Увидел незнакомый номер и стер, не прослушивая? Сколько раз я поступал так же?
Ведь в наше время люди меняют номера телефонов чаще, чем звонят старым друзьям.
Конечно, нужно было поинтересоваться, что у него происходит чуть раньше. Значительно раньше. Но я не поинтересовался.
И поэтому вместо того, чтобы выпивать где-то с Тимом, я слушаю колонку психотерапевта.
Так уж все устроено. Мы почему-то уверены, что люди, которые нам дороги всегда будут на расстоянии вытянутой руки. И только когда эта рука натыкается на пустоту, до нас начинает доходить, как мы ошибались.
Весь день я колесил по центру. С утра подвез пожилую женщину в аэропорт, и после так и остался в Тель-Авиве.
Заказы падали один за другим. И довольно выгодные. Возвращаться на север пустым не было смысла.
Пару раз я выезжал к набережной. Вначале просто мельком увидел ее в окно. Во второй раз специально остановился, чтобы полюбоваться. Взял в ближайшей забегаловке кофе, облокотился на парапет, и стал разглядывать переливы волн.
Мимо проходили люди. О чем-то разговаривали, улыбались, строили планы, обсуждали новости. В них пульсировала жизнь. А я казался себе нищим эмигрантом из Восточной Европы, который прибыл в страну сразу после войны. И все, что ему удалось захватить с собой из опаленного огнем мира – это старый чемодан, в котором не осталось ничего, кроме надежд. Надежд, и воспоминаний о тех, кто никуда уже уехать не сможет.
Не знаю, почему я вдруг подумал об этом. Наверное, глядя на современные дома и ухоженную прибрежную зону, стоило думать о чем-то другом. Например, о коктейле в изящном стакане, легком бризе. И широком балконе гостиничного номера. С панорамным видом на залив.
Но ничего такого в моей голове не возникало.
Вместо этого в ней возникали мысли о Моран. Девушке из радиопередачи. Моей случайной попутчице. На самом деле, мне хотелось поскорее забыть все это. Потому что я совершенно не представлял, что делать с этим чувством. Я надеялся, что со временем оно угаснет само собой.
Ведь если в огонь не подкладывать дров, то рано или поздно он тухнет.
Я выкурил две сигареты.