Этнофагия. Макс Баженов
разумеется, – раздражённо бросила она, спрыгивая на мокрое дно. – Как бы я ещё нас сюда привела?
– Часто? Ночью?
– А в чём вообще вопрос?
– Пытаюсь понять, одни ли только мы знаем об этом месте, – объяснился я.
– Думаешь, я совсем дура? – спросила она с вызовом.
– Я думаю, насколько хорошо тебя было видно в подзорную трубу?
Настя оставила это замечание без комментариев.
– Хватит трепаться. Хватайся вон за то железное кольцо слева. А я буду здесь, – она встала с противоположной стороны двери. – На счёт три попробуем повернуть против часовой стрелки.
– Ладно.
Я приложил вращательное усилие и железные прутья, расположенные снизу и сверху кольца чуть сдвинулись.
– Ещё! – почти свирепо потребовала Настя.
Я нажимал, как мог, и думал о том, что во мне, по всей видимости, живёт два человека. Один из них умный, а другой дурак. Умный собирает информацию и держит язык за зубами. Он копит силу. Дурак же ответственен за отвагу и самовыражение. Это именно дурак сердится, когда умный бессилен. Он же ворчит, жалуется и обвиняет, в том числе и свою вторую половину – умника. Это он стрелял в воздух там в Амфитеатре, и тот же самый дурак изо всех сил пытается сейчас открыть эту дверь, между прочим, подвергая себя серьёзным репутационным рискам.
Умная половина терпит эти выходки вовсе не вопреки себе. Просто часто так получается, что всего нужнее ей оказывается именно дурак. Зачем? Наверное, чтоб брать то, что нужно. Без дурака умный давно застыл бы на месте, не в силах совершить ни единого поступка. Я бы ни за что не оказался здесь, действуй я хоть сколько-нибудь умно. Ведь информации всегда недостаточно, планы всегда неполны, а неизбежный регресс в бесконечность любой моральной дилеммы обезволивает ум. Дураку эти понятия, слава богу, неведомы, поэтому он и суёт свой нос, куда не следует. А умник потом с этим разбирается.
Динамично? Вполне. Жизнь – это разность потенциалов, как говорит мой отец.
На этой мысли я почувствовал вдруг, что замок наконец-то поддался. Дальше дело пошло легко. Штыри, удерживавшие утопленную в железобетонную коробку дверь, скребясь о стенки, вышли из углублений, а с внутренней стороны что-то щёлкнуло.
– Спаси нас, Господи! – вырвалось у меня непроизвольно.
– Ты правда веруешь в Бога? – удивлённо спросила Настя.
– Нет, – признался я. – Но я слышал, что Господь любит всех в равной степени.
– Богу на тебя плевать, Артём, – сказала Настя. – Ты для него просто инструмент познания.
Этот разговор постепенно превращался в затянувшуюся философскую беседу "о-ничём-и-ни-о-чём", как мы это называли в студенческие годы. Так бывает, когда у вас устанавливаются дружеские отношения с людьми, которые исповедуют взгляд на мир, в корне противоположный вашему.
– Как и…
Мой не слишком остроумный ответ был прерван скрипом открываемой двери. Луч света от лампы выхватил небольшой участок кафельного