Первопроходцы. Ника Батхен
существования?
Она показалась из кустов цветущего розового багульника как живое напоминание – весна и молодость не вечны. Щуплая, съёжившаяся под горбом рюкзака, скрытого накидкой, она опиралась на крепкую палку, украшенную красными пёрышками птички-чечевички. Заметив Сашу, старуха не удивилась и не замедлила шаг. «Дорова, однако» – попытался приветствовать её Саша, но удаганка, смерив его взглядом, прошла мимо. Ему ничего не оставалось делать, кроме как молча провожать её к собственной избушке. В голове он перебирал приветствия стариков-эвенков: «куда идёшь?» – да ясно же куда, «как спалось?» – ну, судя по всему, бабушка куда как бодра. Наконец, уже дойдя до дома, Саша сообразил и выдал:
– Что ела?
– Ела маленько рыбу сушёную. Давно. Ставь чай, однако.
Это была первая фраза, услышанная Сашей за многие месяцы.
Когда старуха перевернула чашку дном вверх, можно было на правах хозяина проявить любопытство.
– Чего тропу топтала?
– Сказать тебе хотела: собирайся, идти надо. Ничего больше тут не насидишь. Оставь.
– Куда идти-то?
– Откочевать пора, однако. Туда, где я живу, туда, где дед твой жил.
Деда он помнил смутно. Сутулый, корявый как корешок, несуразный, не к месту хихикающий над глупыми людьми. Великий Иван Монгой, к которому ездили из Москвы спросить совета и помощи.
А вот к переезду Саша оказался не готов. Внезапно четыре стены, которые держали его в плену всю зиму, стали казаться уютным и несокрушимым убежищем. После одинокой зимовки он знал всё пространство избы наощупь. Он столько времени и сил потратил, чтобы обустроить жильё, приспособить его к внешним вызовам!
– А ну как не пойду?
– Умрёшь, наверно. А не умрёшь, так жить будешь низачем – как живьём, однако, в могилу ляжешь.
Саша невольно подстраивался под речь старухи:
– Зачем тебе верить стану? Что ты мне дашь?
– Дулбун! – удаганка поднялась с подстилки у костра, глядя на сидящего Сашу сверху вниз. – Я тебе жизнь дала. Как мать теперь. Как тонул весной, помнишь? Выплыл, когда от большого камня оттолкнулся. А кто его тебе под ноги подсунул?
Поляна качнулась в глазах Саши. Одно дело самому играть в шамана, учиться говорить просто и веско, обращать внимание на мельчайшие детали, быть бесполезным ископаемым среди нормальных людей. И совсем другое – ощутить, что игра перестала быть просто игрой. Потому что в неё, оказывается, играет весь мир за пределами городов. Холмы, багульник, мухоморы и старая женщина напротив. От удаганки вдруг повеяло такой древностью, что Саша глубоко вздохнул. Вся его прошлая жизнь: интернат, армия, гастроли – сопротивлялась словам старухи. Но как и кто мог знать, почему ему удалось вынырнуть и глотнуть воздуха, когда мигом потяжелевшая одежда тянула на дно?! Этого никто не мог увидеть.
– Гляди, долго будешь думать, дурное надумаешь. Опять кости начнешь на ёлку вешать. Не удивляйся, однако. Мне мыши рассказали.