Лицо наизнанку. Тристан Тцара

      les nuages caillés au rebours des troupeaux

      et déjà ton langage de plomb déshabille le monde

      nef du soleil coupant les draperies de la pluie

      ma force aveugle m’a porté loin

      j’aurais eu la clarté pour moi

      sur la route de Joigny au soleil enlacé

      que suis-je à l’abri d’une apparence en marche

      onze ans de mort ont passé sur moi

      et la bruyère n’a pas attendu le prix de sa fougue

      n’a pas attendu la récompense de son calme

      pour signifier à la vie les pompes du renouvellement

      tandis que rêche écorce montagne de rafales

      j’ai dépassé en course l’immortalité de l’illusion

      folie de l’attente au faîte de ce qui fut

      et qui jamais ne fut jamais d’acier jamais de vent

      rien ne bouge hurlez questions plus dures que les attentes

      les portes sont des murs

      défaites-vous lisses crêtes glissez le long des givres

      (—)

      но густеют уже облака встречь стадам,

      вот и капели свинцовая речь обнажает природу,

      солнечный свод отсекает завесу дождя —

      далеко увела меня сила слепая;

      я еще не успел осознать до конца

      на пути в Жуани13 в путах ясного солнца,

      как я мог под опекою случая выжить:

      смерть одиннадцать лет была рядом со мной,

      но вереск не принял цены ее страсти,

      награды не принял за долготерпенье,

      чтоб жизни доверить восторг обновления,

      пока на шершавом от шквалов скосе скалы

      я оставлял, уходя, бессмертье иллюзий;

      безумие – ждать появленья былого,

      чему не бывать никогда; ни стали, ни ветру

      не стронуть ничто: вой вопросов сильней ожиданий;

      врата стали стенами;

      склоны, лощенные льдом, к чему вам скользить

      в лощину:

      il n’y a qu’une transparence la nudité de la douleur

      et tu es là visible dans l’enfance couronnée

      la solitude à chaque tournant

      ce ne sont plus des châteaux d’Espagne

      que les enfants arrachent au pouvoir des pentes

      mais les os collés à la terre d’Espagne

      précoce qui remplace la douceur maternelle

      j’ai embrassé le moellon natal à la limite de la vie

      Madrid fleur entre la fleur des éternelles

      douleur jamais plus ton nom ne devrait être prononcé

      tu as pris sur les berges de l’être l’air sauvage

      de l’indignité du couteau sur la gorge

      qu’est donc le chant pleureur

      qui empourpre les couches livides des amants séparés

      mort dont on a payé le temps

      servante de la roche affamée

      je viens du haut des sources incompréhensibles

      avec de disparates mémoires traînant après moi

      (—)

      там лишь одна очевидность этой боли нагой;

      зримо там все, словно в детстве в венце из цветов —

      одиночество с каждым возвратом.

      нет, не испанские замки отныне

      детворе отрывать вдоль песчаных склонов14,

      но костяки, что прильнули к земле испанской

      до срока – нет им иной материнской ласки;

      к родимому припал известняку и я на склоне лет15,

      Мадрид – среди цветов цветок нетленный;

      боль! твое имя не вправе звучать никогда;

      над обрывом крутым бытия ты вобрала дикий порыв

      унижения, к горлу приставленной стали;

      что несет причитаний надрыв,

      обагряющих