Лицо наизнанку. Тристан Тцара

      влажной от плесени ржавой далеких и мутных

      источников преданных здравого смысла;

      я иду от волшебной воды, где волшебный

      поток, сочетая высокую силу вина и нагорий,

      стекает в глубины ущелья; рассудок, повергший

      порядок, не ищет отныне покоя вещей;

      я нисходил с высот, где отсутствуют вещи;

      но внезапно прорезался рваный просвет,

      перекресток дорог подхватил меня живо в объятья;

      ржавым стержнем, не знающим лживости лести,

      мост навстреч пронзил мою грудь;

      легкий жест начертал незримую надпись16,

      приоткрыв между строк старой дружбы морщины

      тех, кто были верны первым хрупким травинкам:

      на мостах-невидимках замирало дыханье17;

      так проник я в итог бытия, человека земное величье

      la sourde audace grignotant aux astres de leurs têtes

      la souffrance tacite des siècles d’épaules

      et perdue la rare mélodie comme d’une fleur de montagne

      l’issue solitaire ne sachant où donner de la tête

      j’ai vu la misère à toutes les fenêtres

      mais la peur ne s’est brisée contre le mur de silence

      que déjà la trahison aux frontières de sang

      reconnaissait les bornes de ses masques

      la soif féroce inassouvie

      trahison j’ai touché aussi au dégoût du frère

      la plaie de l’oubli s’est fermée sur sa porte

      j’ai vu la misère à toutes les portes

      j’ai vu la honte de l’homme se faire passer pour l’homme

      j’ai vu de près la cruauté faite homme

      l’indicible laideur de l’homme devant ses objets de proie

      embrouillée dans la sécheresse de se savoir murée

      (—)

      и отваги слепой, пожирающей звезды глазами,

      немого страдания плеч под ношей веков,

      и утратил мелодию, редкую, словно горный цветок

      одинокий, не зная, где главу преклонить;

      я видел беду за каждым окном;

      но страх не разбился тотчас о стену молчания18,

      ведь уже у кровавых пределов измена

      опознала гримасы своей отраженье,

      жажды хищную зависть;

      измена! знавал я презрение братства,

      уязвленье забвением за дверными засовами;

      я видел беду за каждою дверью;

      я видел позор человека в желании быть человеком,

      видел вплотную жестокость в ее человечьем обличье,

      обезображенный лик человека в гордыне, что ведал

      о жаре сухом посреди замурованных знания стен:

      vanité de toutes les vanités

      j’ai· vu la misère à toutes les fenêtres

      plus loin j’ai vu des yeux clairs

      des yeux clairs de bâtisseurs de villes

      bâtisseurs d’intarissables villes

      ils donnaient leurs vies et leurs morts comme le blé

      la substance même dont resplendit la chair de l’homme

      la joie venait toujours fleurir dans leurs mains pleines

      comment croire à la perfection à la friable dentelle

      trahison mensonge de la faiblesse sables mouvants

      n’êtes-vous apparus lorsque se dressait la confiance entière

      fleur offerte où pouvait reposer la paix en sa raison de fer

      tant ne se posait plus de question à la fleur offerte

      que la sécurité semblait planer

      pareille au duvet de la prunelle dérobée à sa chair

      dans l’air qui n’aurait été rien autre que la tendresse

      d’homme à homme

      comme seuls peuvent en respirer ceux qui ont charge de

      poésie sans

      défaillir

      все суета и ловля ветра19;

      я видел беду за каждым окном;

      за ними я видел и светлые взоры,

      светлые