Между двух имён. Антология обмана. Книга 1. Влада Жнецова
побросав тёплые накидки прямо на землю, а матушки и тётушки подбегали к своим ненаглядным кровиночкам и отругивали, пугая простудой. Где-то вдалеке колыхался яркий всполох рыжих волос: огненная и необыкновенно живая девушка, запомнившаяся Сесилии своей волевой красотой и густотой оранжевых локонов, наверняка резвилась в окружении своих подруг, юрко танцуя вместе с ними в свете желтоватой луны, разноцветных фонариков да волшебных огоньков. А та другая девочка, отметившаяся в памяти своей худобой и нездоровой бледностью, заметной слабостью в плечах и коленях, быть может, не дожила до этого торжества. Сесилия иногда видела в темноте своих воспоминаний её взгляд: большие, почти на пол-лица глаза, умиротворённо сияющие безразличной усталостью и тоской, смотрели куда-то вдаль без всякой цели. Именно сейчас, сидя на краю кровати, она поняла, что для той девочки всё было кончено ещё в момент их встречи, ибо так, как она, глядели только мертвецы, по ошибке задержавшиеся среди живых. Сесилия убеждалась в истинности своих предположений, рисуя в голове обескровленный образ. Она утешала себя мыслью, что её жизнь, далёкая от идеала, продолжалась, несмотря на трудности и гложущие сомнения.
Рядом заворочалась дочь.
– Не могу уснуть, – донёсся сиповатый шёпот из-под одеяла. – Глаза болят.
Отогнув тканевый край, аккуратно расшитый мелким узором, Сесилия улыбнулась, кое-как напустив на побледневшие губы дымку растерянной радости, и погладила Джейн по щеке, ладонью придержав её голову.
– Ты просто закрой их, – тихо увещевала эльфийка и, с тревогой покосившись на мужа, склонившегося над пустеющей кружкой в изголовье стола, тяжело вздохнула. Пёстрая зелень её заплаканных очей сверкнула безнадёжными искрами. – Закрой, – она взяла дочку за руку и ласково сжала её тонкие пальчики, – и представь такое место, в которое ты бы хотела попасть.
За окном протяжно завыл ветер и понёсся прочь, шурша сухой хвоей и мёртвой травой. Сила природы единожды трухнула крепкую раму, и комнаты вновь заполонила вязкая немота, скрадывающая слова с языков всех обитателей.
Убаюканная тихим, ещё дрожащим и немного сиплым от плача голосом своей матери, Джейн закрыла глаза и вообразила место, которому в их мире, подверженному смуте, грязи пороков и вопиющему несовершенству, не было равных. Она представила не лес, ставший для неё родной обителью и спасительным пристанищем безмятежного детства, не город, который кипел от увеселений, бурлил и пузырился, подогреваемый праздником. Растворившись в своих грёзах, Джейн унеслась далеко, за багровую линию горизонта, подхваченная ласковым дуновением предыюльского ветерка, которого ныне так не хватало нежной, изголодавшейся по летнему теплу коже. Лето – сколько травяной свежести, солнечного зноя и песочного жара было в этом слове. Ворковала в нём и надежда, соловьями взлетевшая в первые дни молодого, благоухающего цветами и девственной листвой июня.
Образ золотого, горящего огнём тысячи небесных светил Авелинеля не оставлял