Пропащие. Леда Высыпкова
встретило привычным запахом промасленной материи, и на этот раз там расположилась смуглая певичка и три незнакомых лабуха. Такие точно не ночуют на свалках. Вёх самодовольно решил: они будут лишь пользоваться толпой зевак, которую собрала труппа Инкриза. И Корн вполне может превзойти её барабанщика с дорогими настоящими инструментами.
По привычке Змеёныш отхлебнул из своей счастливой фляги, присев на коврик. Проверил инвентарь – ничего не горело и не дымилось, лежало поодаль от ткани.
Музыканты смеялись и обсуждали что-то своё. Поддержать разговор не было шансов, и Вёх вылез погулять на ярмарку, как только пришёл в себя.
Ночь пахла черносливом, дымным и сладким. Розовые отблески факелов дрожали там и тут, ползли по брусчатке. Встав посмотреть со стороны последние минуты представления, Вёх обнаружил, что на том месте, где вчера топталась синичка, теперь нарисовался высокий резной стул. На нём восседал какой-то горбоносый плешивый старик в светлой рубашке с воротничком, а рядом с ним, видимо, на табуретах, расположились двое молодых ребят. Один из них обритый наголо, другой с зализанными, как у всех модненьких ублюдков, волосами.
– Что за странная компания, вы не знаете? – кротко спросил Вёх сухую долговязую женщину с лицом сплетницы.
Она молча посмотрела на него и медленно проговорила внезапно низким голосом:
– Это же Амьеро. Весь город о нём судачит. Гиль Амьеро, который выпускает керосин. А рядом двое сыновей.
– Ого! Вот так шишка! А что он делает в Экзеси?
– Вероятно, он следует в Грейс, на завод. Там, кажется, стачка…
В Грейс Вёх и сам покупал керосин. На бутылках красовалась печать с буквой «А», но он не интересовался, кто держит производство. Да, пожалуй, этот выводок имел полное право полюбоваться на то, как славно горит их товар. Без керосина тысячи горожан бы жили как пещерные люди, пытаясь сготовить себе пищу на кострах. Не топить же летом печь, рискуя спалить весь дом.
Кто-то привалился сбоку к Вёху, и незнакомка молча унеслась в толпу, словно курица в кусты. А бежать было отчего: Эспе пялился на всех своими безумными жёлтыми глазами, всегда наготове изречь что-нибудь этакое.
– Ну, здравствуй, факир! А я видел, как ты выплясываешь. Твоя мама должна гордиться тобою! – прошептал он с шакальей улыбкой.
– Здравствуй, Эспе. Я думаю, она и правда гордится.
– Что ей передать?
– Передай, у нас всё прошло хорошо. Она ведь издалека не видит.
– Как скажешь, важная персона!
От шамана всегда веяло какой-то блаженной добротой и травами. Старую матерчатую куртку он пропитывал отваром чёрной живокости то ли от лихорадки, то ли за какой-то магической надобностью. Эспе казался бродягой, если к нему не присматриваться. Пожалуй, бродяги не заплетают себе мелкие косы в волосах и бороде.
Он относился хорошо не ко всем, но Инкриза и Фринни почитал вполне искренне, как и юных циркачей. Когда он в первый раз им встретился,