Морена. Алена Велье
деревянное кресло резное, что на горе поставили. А рядом поставили лавку, куда подарки приносить будут для богини Лели.
– А слышали? Вчера, говорят, от Услада сваты к Зоряне приходили, – хихикнула Любята, стоя недалеко от Агаты, и смотря на подружек своих, что хоровод водить закончили, да теперь стояли, очереди ожидая, чтобы подарки принесенные на скамейку положить, да о самом сокровенном ту попросить.
Глава 4. Горькая любовь…
Милица посмотрела на Агату, а та и вида не подала, что ее слова про сватовство хоть сколь тронули. Мало ли чего болтают! А даже ежели и так, то что с того? Услад ей ничего и не обещал. А мечты девичьи – всего лишь мечты. За них и спросу нет.
И хотя подумала она так, а на душе горько стало, будто схватил кто сердце и сжал его лапой когтистой.
– Завтра, говорят, опять пойдут, – добавила Любята.
И хотя говорила она это подругам, да только косилась все на Агату. Ведь все знали, что Услад-то ей, ведьминой внучке, то воду донести поможет, то стог сена собрать.
Агата же лишь улыбнулась, стараясь выглядеть веселой:
– А я попрошу сегодня, – сказала она Милице, и вроде только ей, да так громко, что те, кто рядом стояли, тоже услышали, – здоровья для бабушки, да чтобы Леля помогла любовь свою встретить. А то все дружбу с парнями вожу. А хочется не милого к душе друга, а чтобы и к сердцу он был близок.
Услышали ее слова девчушки, что, как стайка соек, щебетали. И враз интерес потеряли в Агате. Вот только она слова-то сказала, а сердце, хоть какие слова скажи, не обманешься. Мил ей Услад был. И в тайных девичьих грезах мечталось ей, что к ней в дом придут сваты от него. Хотя умом и понимала – неровня она богатому да красивому парню.
Но то голова, а то сердце! А ему ведь не прикажешь.
Подошла Агата подарок Леле оставить, да, положив его, даже и попросить богиню забыла о том, чего хотела – о здоровье для Яговны, а большего-то ей и не надобно было. И оставив подношение, пошла вниз с пригорка.
А Услад ее словно случайно нагнал:
– А никак тебя сегодня кто водой ледяной обольет? – вроде шутя, а вроде и серьезно спросил он.
– Обольет, женой стану, – пожала Агата плечами, чувствуя, что внутри помимо горькой обиды поднимается злость.
К чему он с ней так? К чему он на коне ее катал да гостинцами с ярмарки и яблоками, пряниками медовыми угощал? К чему ведра носил тяжелые, чтобы она «руки свои белые да тонкие не натрудила». Говорил, что нравится ему любоваться ими, да что смех ее звонкий сердце его радует.
– Вот как, значит? – нахмурился красавец. – И что же, без разницы тебе, кто посватается? – в его голосе послышалось неприятная холодность.
Будто ледяная колодезная вода в жаркий день на горячую кожу попала.
– А тебе какая печаль, Услад? Ты бы о своих сватах думы думал. Али как Зоряна откажет?
Лицо парня помрачнело:
– А я бы и рад. Не по моей воле родители сватов заслали. Не люба она мне, – вспыхнул