Заступа: Чернее черного. Иван Белов
расстояние и пальнул чуть не в упор. Тяжелая пуля угодила кучеру в грудь. Он харкнул кровью и обмяк.
Бучила подскочил к возку, дернул ручку, но открывать не стал, вихрем обежал повозку сзади и распахнул дверь с другой стороны. Внутри, пялясь на противоположную дверь, сидел закутанный в шубу тот самый светловолосый отрок, которого Рух видел в доме у Шетеня. Пустышка.
Парнишка повернул голову на шум и тихонько спросил:
– Ты кто?
– Красавчик в охерительном пальто. – Бучила ухватил его за воротник и дернул наружу. Пустышка не проявил ни страха, ни волнения, ничего. Глаза остались пусты. Человек и в то же время не человек. Таких и убивать не грешно.
Рух вытащил второй пистоль и прострелил парнишке башку. Пока все складывалось просто отлично. А нет, не все. Он повернулся и увидел саженях в пяти от себя умруна. Тварь застыла, чуть покачиваясь и орошая черной кровищей утоптанный снег. Левая рука – обычная, как у людей, висела плетью, надрубленная чуть выше локтя. Вторая – кривая иссохшая лапища с длинными когтями вместо пальцев – сжималась и разжималась, невольно притягивая внимание. Славная битва при Воронецкой мануфактуре закончилась, от Костоеда и его людей остались куски окровавленного мяса, оторванные руки и горы дымящихся на морозе кишок. Снег превратился в кровавую кашу. Умрун уцелел только один, раненый, ослабевший, но все еще достойный противник. Даже более чем. Особенно с учетом, что пистоли разряжены и из оружия остался только топорик с ухватистой рукояткой из коллекции того же Альферия Францевича, дай бог ему здоровья и хорошей жены. В небе не переставая рвались разноцветные огненные шары. Сука, мать его, какая же будет красивая смерть…
Умрун издал надсадный хрип и сдвинулся с места, подволакивая левую ногу. Рух мельком оглянулся, прикидывая путь к отступлению, а когда повернулся обратно, увидел, как за спиной чудовища, из наметающей с крыши склада пурги, выступили несколько едва различимых теней. Ударили выстрелы, и умрун, дико взвыв, рухнул плашмя. Тени задергались, заголосили, захохотали, и Рух увидел подошедших из темноты чертей. Первым, насвистывая веселый мотивчик, шел Бастрыга в своем шикарном рединготе и мягкой кепке-шотландке на рогатой башке. В одной руке дымящийся пистолет, в другой – заполненная наполовину бутыль.
– Здорово, упырь! – крикнул он. – С Новым годом, етить тя в дышло!
– Здорово, рожа поросячья, – отозвался Бучила. – С Новым годом. У меня тут для тебя подарочков воз. Вот этот умрун из тех, кто ваших убивал.
– Этот? – Бастрыга навис над копошащимся умруном. Пули перебили страшилищу ноги и, скорее всего, повредили хребет. Умрун сдавленно рычал и царапал когтями окровавленный снег. Черти, числом в шесть пятаков, вооруженные, как на войну, и запасшиеся бутылками на целую роту, окружили его неплотным кольцом. Загомонили все разом:
– Во урод какой.
– Чего разлегся, тварь?
– Рохля, пни по яйцам его.
– Иди на хер, он