Личное дело красноармейца Антонова. Балашиха – Наро-Фоминск. Павел Шацкий
недалеко», – размышляла девушка.
На фабрике было сразу несколько проходных, почти во все стороны света. Кому с которой удобнее заходить. Те, что выходили на реку и отчий дом Пелагеюшки, так и называли – леоновские ворота. Через них и ходила…
– Наши к леоновским тянутся. Смотри-ка, прямо рекой, рекой, – сказала Пелагея громко.
Тётка не отреагировала, что-то монотонно бурчала под свой крючковатый нос. Дальше шли молча, кланяясь в ответ встречным.
Тихо. Раннее утро, красота.
«О! Дятел застучал совсем рядом. Видимо, у него началась утренняя смена. Посмотри-ка: всю росу ногами вдоль тропы посшибали. А под берёзками как она играет, будто каменья драгоценные, да жемчуга рассыпаны. Вот бы глянуть на настоящий жемчуг – интересно, какой он?», – мысли Пелагеи путались, прыгали, заигрывая с ней.
Тётушка продолжала молчать.
Тут ей послышались приближающиеся шаги. Оглянулась – знакомый человек, кажется, из леоновских. Они вроде как с семейством переехали. Дом построили.
– Эй, сероглазая! Постой-ка!
Поля, так иногда её величали – не всё же Пелагеей кликать – сделала вид, что не признала мужика или не услышала. Прошла мимо, даже головы не повернув. А тётка – хвать её за белую руку и, как козу на верёвке, ещё сильнее вперёд потянула. Прошли не боле сажени.
– Мамаша, да вы не бойтесь. Постойте минутку. Я же сосед ваш. Через три дома живу. Василий Антонов. Не признали?
Догоняет, в глаза заглядывает, словно в закопчённые церковные образа: что там намалёвано, за копотью и не разобрать.
– Сосед! Не признали! Да у нас полдеревни таких соседей – точно тараканы или клопы из старого матраса наползли. И по улице не пройдёшь. Всё ходють, глаза таращат, здороваются. А кто вас знает, чего от вас ждать? Иной и в церковь нашу не ходит, а туда же – сосед! – отрезала тётка, дёргая Пелагею за руку, будто репку из сырой землицы.
Прошли ещё чуть больше сажени.
– Да я же, вроде, по-русски с вами толкую. А насчёт прихода, так я в фабричную церковь хожу, мне так сподручнее. Не верите? Там и узнайте, – оправдывался сосед.
Тётка не то устала отбиваться, не то услышала что-то важное, замерла. Подбоченившись, уставилась на мужика. А он видный: брюки новые в тонкую полосочку не из местного сукна в сапоги заправлены, рубаха под поясок чистая, картуз с блестящим козырьком, лаковым, сам бритый, не рябой. Такой мешки таскать да гайки крутить поди не будет.
– Ну! Чего тебе? Говори уж, соседушка, – спросила тётка с явной ехидцей, не сулившей ничего хорошего. Однако, похоже, сменила тон… Видно, тучи сходили с небосклона, в физиономии довольная ухмылка появилась.
– Да, мы через три дома от вас живём. Я на фабрике мастером на паровом котле работаю. Хожу с вами почти каждый день. Понимаете, сына с семейством перевёз из Бронниц. Он двухклассное училище кончил в этом году. Я его к счетоводам упросил взять в помощь. Так, без денег, пусть поучится, – говорил