Личное дело красноармейца Антонова. Балашиха – Наро-Фоминск. Павел Шацкий
Откланяюсь, надо до смены поспеть, сына завести в конторку… – мужик, почуяв грядущую неуместную проповедь, решил ретироваться. Почти поясно поклонился и дёру к фабрике.
Тётка так и замерла с вытаращенными глазищами и с раскрытым в гласном звуке ртом, размышляя попутно, вежливо ли поступил её новый знакомец. Поля аж засмеялась в голос, прикрывая лицо. Отвесив малой подзатыльник в науку, тётушка схватила её за руку и потащила к проходной.
На следующе утро «телёнок в школярской фуражечке» и впрямь стоял у крыльца, переминаясь с ноги на ногу в чёрных, как копытца, ботинках.
– Ну! Как тебя там? Пашка, что ль? – спросила провожатая.
Тот согласно кивнул.
– Ну, коли Пашка, то пошли, – с улыбкой сказала немолодая женщина.
Шли втроём. Женщины в паре, парень плёлся позади. Молчали всю дорогу. За проходной разбежались, сухо попрощавшись.
На другой день Штыковы вышли в ночную.
– О… Ты опять здесь. А на кой ляд батя тебя в ночную отправляет?
Парень беззвучно шевелил губами, мотая головой, словно телок, отгонявший назойливую мошкару.
– Ладно, пошли…
Шли всё тем же порядком: женщины парой, Пашка волочился сзади, подмётки о камни оббивая. Раз пять оступился, чуть в пень лбом не влетел.
Путь лежал полем, парком. Дошли до леса. Оставалось всего ничего. Луны в ту ночь за макушками деревьев было почти не видно. Ветер раскачивал деревья, ухала сова – жутковато. Женщинам было привычно, а парнишка за ними шёл, да зубами постукивал.
– Палаша, иди-ка ты с Пашкой рядом. Возьми его за руку, поговори о чём. А то, боюсь, он с непривычки только половину себя до фабрики донесёт, – шепнула тётушка. Сказала и перекрестилась троекратно. Такое сочувствие было не по ней, но что-то нашло.
Делать нечего, пришлось соглашаться. Шаг замедлили. Пелагея схватила его, а ладонь холодная, как лягушка. Пошли новым раскладом: тётка впереди, они парой за ней. По первости молчали.
– Значит… Учёный будешь? – нарушила молчание девушка.
– Я только школу окончил. Пять лет. Математика, чистописание, богословие, – отвечал мальчишка.
– Понятно. А что на фабрике делаешь?
– Папка к счетоводу приставил. Думал, он науку какую даст, подскажет. Батя даже барашка в бумажке в руку ему сунул! Я видел. Заинтересовать хотел. А тот меня как полового в трактире гоняет: чай налей, сахару или варенья принеси, сбегай туда, сюда, на столе прибери, да с бумагами осторожнее, – бубнил парнишка. Он шмыгал носом и озирался по сторонам.
– Постой! Какого барашка в бумажке? Как он мог его в руку-то сунуть? – смеялась девушка.
– А, это… Так было у Гоголя, по-моему. Когда тайком благодарность, то есть денежку за услугу, в руку вкладывают. Понимаешь?
– Ясно! Так бы и сказал! А то «барашек, как у Гоголя». Одно слово – учёный, – парировала девушка. – Ну да ладно. А насчёт работы – это всё лучше, чем в подсобницах или в чесальном