Отныне и вовек (сборник). Рэй Брэдбери
площади до городских окраин.
– Все жители? Целый город?
– За исключением горстки неграмотных лентяев.
– В жизни о таком не слышал.
– Теперь услышал.
– Зальцбург – город музыкантов, композиторов, дирижеров. Женеву населяют банкиры, часовых дел мастера, неудачливые горнолыжники. Нантакет – по крайней мере, в прежние времена – это флотилия, матросы, вдовы китобоев[7]. Но здесь-то, здесь!
Вскочив с кресла, Кардифф, словно безумец, вперился во мрак ночного города.
– Не жди услышать треск пишущих машинок, – предупредил Калпеппер. – У нас тишина.
«Карандаш, авторучка, записная книжка, лист бумаги, – подумал Кардифф. – Шепоты грифеля и чернил. Неслышные, как лето, мысли в неслышный, как лето, полдень».
– Писатели, – пробормотал Кардифф себе под нос, – без нужды не скитаются по свету. А рукопись не выдаст, какого ты роду-племени, какого пола, какого роста. Хоть лилипут, хоть великан. Писатели! Черт меня раздери!
– Не чертыхайся.
Кардифф обернулся к своему собеседнику:
– Уж не хотите ли сказать, что все они печатаются?
– Большинство.
– Назовите какие-нибудь имена – может, я знаю?
– Ты не знаешь, а я не скажу.
– Заповедник талантов, – выдохнул Кардифф. – Но что их всех сюда привело?
– Гены, хромосомы, склонности. Разве тебе не известно о литераторских поселках? Вот и у нас такой, только размерами побольше. Мы – единомышленники. Родственные души. Никто никого не зажимает. Кстати, алкоголиков у нас не встретишь, попоек и оргий не бывает.
– Иначе говоря, Скотту Фитцджеральду сюда путь заказан?
– Близко не подпустим.
– С тоски повеситься можно.
– Только если лишиться карандаша и бумаги.
– А вы тоже пишете?
– В меру своих скромных возможностей.
– Поэт, не иначе!
– Зачем так громко? Еще услышат.
– Вы – поэт, – повторил Кардифф шепотом.
– Мой конек – хайку. В полночь нацепляю очки, берусь за перо. Правда, слоги не укладываются в размер.
– Ну-ка, ну-ка?
Калпеппер продекламировал:
Милый кот, любимец мой.
Канарейка, ненаглядная моя,
Почему ты у кота в зубах?
Кардифф оценивающе присвистнул:
– Как бы я ни старался – мне такого не сочинить!
– А ты не старайся. Просто сочиняй.
– Обалдеть! Еще что-нибудь!
Подушка – снег под теплой щекой.
Руки мои ласкают метель;
Ты ушла.
Калпеппер умолк и, пряча смущение, взялся набивать трубку.
– Второе я редко вслух читаю. Слишком грустно.
Чтобы только заполнить паузу, Кардифф спросил:
– А как здешние писатели поддерживают связь с миром?
Взгляд Калпеппера устремился вдаль – туда, где безмолвная дорога подходила к бесполезным рельсам.
– Раз в месяц я сам складываю в грузовичок рукописи и везу в Джайла-Спрингс, так что почта