Торговец счастьем. Аджи Диас
штаны оказались на полу. Все на пару размеров больше, помятое, сплошь в складках и заплатках. По виду можно было принять Коула за одного из мальчишек, торгующих на улице газетами. Бедняги из бедных семей, зарабатывающих себе на жизнь своим трудом и донашивающих одежду кого-нибудь из старших родственников.
Стоя перед большим мокрым зеркалом в одной лишь рубашке Коул смотрел на свое отражение. Лицо в веснушках, бритая голова, синяки под глазами, а губы… Коул провел тонкими пальцами по ним, понимая, что это губы не мужчины. А тело… слишком хрупкое для парня его возраста, слишком… не мужественное. Именно это имел в виду Стром, говоря о дураках Манселя. Он говорил о Врабие, о ее нелюбви к мужчинам и презрений к женской слабости. Государственный детский дом №17, которым заправляли воспитательницы-монахини, предназначался только для девочек, но выпускниками были только парни. Странная старая традиция.
Коул скинул с себя рубашку и с нежеланием опустил взгляд на плотные повязки, под которыми была скрыта женская грудь.
«Вы были рождены в грехе», – любимая фраза Врабие. Коул криво улыбнулась, вспомнив одну из пламенных фанатичных речей старушки.
«Снаружи вас ждет жестокий мир. Мир мужчин, которые лишь жаждут, воспользоваться вами. Никому нельзя верить или доверять. Для них вы легкая нажива. В мире мужчин, слишком мало места для женщин. Вы будете им нужны либо в постели, либо за плитой. Даже не думайте, что я этого допущу!».
И ведь не допустила. С самого детства Коул и других девочек растили как мальчиков. Одевали в мужскую одежду, коротко стригли волосы, учили работать, разговаривать и драться по-мужски, чтобы, повзрослев ничем, никому не уступали. Сиротки поверили, что они мужчины. Никаких женских слабостей, слез, истерик и капризов. Тяжелая работа, крепкая выпивка, табак, пошлые шутки и разговоры вперемешку с отборной руганью, от которой у приличной дамы уши вянут. Все как у простых мужиков. Единственное что сдавало Коул – паспорт. Сегодня днем, когда Стром попросил ее показать документы, он увидел в графе с именем «Кларисса Дрим», дату рождения и в графе пол надпись «женщина». Дворецкий не подал вида и только во время уборки забылся на какое-то время. Видимо тот сыщик, что разыскал Коул, заранее сообщил Криту, о ее необычном воспитании.
Стром говорил обо мне. Я «Мансельская дура», подумала Коул.
Собственно говоря, Коул это ее мужское имя. Таковое имелось у всех сироток Врабие, не желавших быть Мариями, Розами и Викториями. Вместо них были Марвины, Роберты, Викторы и многие другие, с именами как традиционными для серран, так и придуманными.
– Нет. Ты мужик. – сказала Коул, наигранно грубым голосом снимая слой за слоем повязки на груди. – Женщины слабы. Я не слабый.
– Не зря я тебя впустил. – ответило отражение.
Коул вздрогнула и, закрыв руками, грудь отскочила назад. Но отражение в зеркало осталось на месте и только улыбнулось.
– Что за чертовщина?! – выругавшись,