Преступление и наказание в России раннего Нового времени. Нэнси Шилдс Коллманн
вступали в должность, и им часто напоминали об этой тяжкой обязанности[264].
Государство также старалось предотвратить конфликты интересов. Например, в 1648 году правительство распорядилось, чтобы дела против дьяков и подьячих не могли слушаться в тех приказах, где они служили, поскольку, выражаясь словами одной коллективной челобитной дворян и детей боярских, «праваго суда они [авторы прошения. – Примеч. авт.] на тех дьяков и на подьячих в тех приказех добиться не могут, потому что у них в тех приказех сидят с ними братья и племянники и их дети». Подобные дела следовало направлять в Челобитный приказ, хотя П.Б. Браун доказывает, что приказы упорно продолжали самостоятельно судить своих сотрудников. Другой шаг в сторону прозрачности судопроизводства был предпринят в 1681 году, когда бояр, разбиравших апелляции в Расправной палате, обязали устраняться от слушания дел, в которые были вовлечены они сами или их родственники и свойственники[265].
Московские правители также пытались обуздать коррупцию чиновничества с помощью законов. В первом московском Судебнике 1497 года по крайней мере 40 из 68 статей устанавливали пошлины за судебные процедуры, определяли нормы поведения для чинов суда и управления, клеймили взятки и лжесвидетельство. Хотя Судебник не предусматривал телесных наказаний, эту лакуну заполнили законы середины XVI века. Губные грамоты с 1539 года вплоть до 1550-х[266], а затем и Судебники 1550 и 1589 годов устанавливали телесные наказания вплоть до казни за взятки и небрежение службой; они также рекомендовали телесное наказание за ложное обвинение судей и необоснованные иски. Тенденция, заложенная в судебниках, достигла своего апогея в Соборном уложении, где большое внимание уделялось должностным преступлениям[267]. Подобным образом крестоцеловальная запись губных старост 1550-х годов требовала «посулов… и поминков… ни у кого не имати», в то время как воеводский наказ 1656 года устанавливал смертную казнь за взяточничество. Указная грамота сибирскому воеводе в 1611 году грозила ему кнутом за участие в незаконной торговле, в то время как судная грамота в Устюжну Железопольскую – наказанием и конфискацией имущества судейским чиновникам: губному старосте, «излюбленному судье» и земскому дьячку, которые одобрят неправо составленные документы[268]. Указ, увидевший свет около 1620 года, грозил коррумпированным воеводам и чиновникам штрафами, в то время как наказная память 1646 года сотнику в Пушкарской слободе упоминает телесное наказание и штрафы, каковые и были употреблены в отношении сотника на Белоозере в 1683 году, в Новгородском уезде в 1699 году и для земских судеек на Севере. Наказы сыщикам также устанавливают жесткие наказания за должностные преступления[269]. Эти различные санкции, дополнявшие судебники или даже противоречащие им, дают представление о разнообразии в стандартах, принятых в разных частях страны.
Угрозы наказания изобильно встречаются в переписке
Судебник 1589 г., ст. 4, 6: ПРП. Т. IV. С. 414;
АМГ. Т. II. № 371 (1648);
Судебник 1497 г., ст. 1, 67: РЗ. Т. II. С. 54, 62. Губная грамота 1539 г.: ПРП. Т. IV. С. 178 (ст. 8). Уставная книга Разбойного приказа янв. 1555 г.: ПРП. Т. IV. С. 358–359 (ст. 7–8, 13). Приговор августа 1556 г.: ПРП. Т. IV. С. 367 (ст. 15).
Судебник 1550 г., ст. 3–5, 7–11, 28, 33, 34, 42: РЗ. Т. II. С. 97–99, 101–104. Судебник 1589 г., ст. 3–5, 105–106: ПРП. Т. IV. С. 414, 425–426. Подобная норма: ЗА. № 42 (1582). Соборное уложение, гл. 10, ст. 5–6, 8, 123, 143, 146, 148: РЗ. Т. III. С. 102–103, 117–118, 123, 124; гл. 21, ст. 83–84, 104: 244, 247. О коррупции:
ПРП. Т. IV. С. 186–188 (1550-е). АМГ. Т. II. № 867 (1656). ПСЗ. Т. III. № 1670. С. 554 (1611). ААЭ. Т. III. № 36. С. 75 (1614). Другие присяги: ПСЗ. Т. III. № 1540. С. 231 (1696); АМГ. Т. II. № 817 (1656).
ЗА. № 98 (1620). ААЭ. Т. IV. № 9 (1646). АЮ. Т. V. № 111 (1683). АЮБ. Т. II. № 230 (XL) (1699). На Русском Севере: