Ты слышишь ли меня? Литературно-художественный альманах. Виктор Сергеевич Елманов
коленкой поклажу, и та ничуть не умялась.
Это добило меня окончательно.
– Всё! – объявила я. – Перекур! Пьём чай…
Это был мудрый ход. Вслед за мной притихшая Анна Павловна жадно выпила две чашки и освобождено вздохнула.
– Ну, как невеста? – возобновила работу сваха. – А?!
– А как век свой с нами жила! – честно сказала хозяйка и посмотрела на меня с надеждой. – Такая простая!
Сердце моё взныло.
– Вот и решайте! – с чувством исполненного долга Матвеевна сложила руки на коленях. – Я плохого не присоветую.
– Может, сначала жениха дождёмся? – робко вставила я. – Мне бы хоть разочек глянуть, а?
Тотчас подали альбом, уселись вокруг и с двух сторон стали пояснять снимки. Я запомнила лишь про Геннадия. Было ему сорок. Анна Павловна приходилась ему неродной матерью. Она взяла его из детдома вскоре после войны, оставшись одинокой. Вырастила послушным и хозяйственным. И вот потеряла надежду, что он женится сам.
– А мне ведь помирать скоро, – завсхлипывала она. – Я бы вам всё отдала – живите одни и делайте всё, как знаете! А сама бы в баню перебралась…
Мне захотелось обнять её и сказать, что не надо в баню, мы с ней прекрасно поладим и в доме. Но она скрестила руки на груди, как перед причастием, и добавила умоляюще:
– Только бы не пила и не курила…
Матвеевну как стегнули.
– Да она и не делает ничего такого! – сваха требовательно глянула на меня: подтверди!
– Ну что вы, – сказала мирно я и на миг положила свою ладонь на сухонькую, с выступающими венами руку Анны Павловны. Затем решительно поднялась и отвернулась к стене – разглядывать фотографии в рамках.
Вот Геннадий с гармошкой, улыбается широко, по-доброму. Вот он за рулём грузовика. Передовик! – гордилась мать. Вот он с нею… Скорей бы возвращался с работы, что ли!
– Вас бы пара была – чернобровых! – пропела над ухом сваха, и я вздрогнула.
– Пойдё-ём, – потянула её хозяйка, – не мешай. У нас дел полно.
Я видела в окошко, как они понесли к бане дрова, затем вёдра с водой, но не тронулась с места, чтобы помочь. Я была в ловушке, и оттого ещё более хотелось сохранить независимость. Уткнуться, например, с умным видом в свои блокноты. Матвеевна, конечно, успела доложить хозяйке про мою журналистскую профессию.
Хитрость подействовала. Вернувшись с улицы, женщины забегали по дому на цыпочках и прикрыли дверь ко мне в залу. Однако я слышала, как звонили какой-то Сергеевне, приглашая на смотрины, и велели зайти в магазин.
Я склонилась над столом и обхватила голову. Сбежать? Это надо было делать сразу, а теперь, обнадёжив, грешно. Значит, плыть по течению, надеясь на чудо? Значит, плыть.
Накануне мы с Матвеевной провели славный день. Я приехала к ней от областной газеты, и она рассказывала, как уходила добровольно на фронт со своим конём, как определили её в транспортную роту, как стригли девчонок перед отправкой.
– Надевали