Ты слышишь ли меня? Литературно-художественный альманах. Виктор Сергеевич Елманов
в сосуде тонкостенном
лишь к невесомости сподвигнет.
Облака
от наших плеч отводит чья рука?
Ударит молния! Кабриолет у врат – в дорогу!
Аж искры с обода летят на парапет!
К Ларисе Огудаловой за Волгу!
И деньги есть, вот счастья только нет.
В недоумении еще исчезнуть жаль,
когда и день хорош, и ночка звездна.
Веселья – миг, и сотня лет – печаль,
и стебенить словами невозможно…
Но что бы ни случилось – всё здесь так!
Есть день и час для каждого мотива.
Что вспомнится о нас? Какой пустяк?
А что душа? Душа невыразима.
* * *
На берег выйди, горсть песка возьми —
и вот перед глазами мирозданье.
О, если б снова стали мы детьми —
какой простор для удивленья и познанья!
Чешуйки рыбьи, ракушки, слюда,
и кварц, и перламутр в прожилках тонких…
Не счесть чудес намыла нам вода
Из дальних стран и из времен далеких.
И если б так, сбываясь, мысль текла
по облакам, светясь в речных раздольях,
и всё зависело, как пыль веков легла
вдоль линий на распахнутых ладонях, —
какие бы открылись письмена,
послания с отгадкой тайны вечной,
где строчка каждая хоть чуть, но продлена
судьбой твоей и жизнью скоротечной.
Два стихотворения
1
Повезло ей на старости, значит,
со снохою и сыном живет,
а обидят, случится, – не плачет,
а на кухне сидит и поёт.
В этой песне ни складу, ни ладу,
всё здесь как-то не так, невпопад,
белы ангелы квохчут над садом,
черны аггелы бочку смолят,
расцветает на кладбище верба,
а на облаке люди живут,
паляницу пшеничного хлеба
беспризорники в торбе несут,
едет муж из германского плена,
на телеге высоко сидит,
и по тракту чумацкому сено
золотое летит и летит.
Груба топится – варится вишня,
Внук-худышка с заедой у рта…
Вот поёт – и обида всё тише,
всё яснее детей правота.
Понимает – сама виновата,
что таить ей, старухе, греха:
глуповата она и бестактна
и, вдобавок, скупа и глуха.
Передумает, переиначит,
ум – подводит, да сердце – не врёт.
было б горе, а то вот – не плачет,
пальцы жменькой – сидит и поёт.
Может, есть в этом пенье нескладном,
в светлом пенье над тихим житьём,
то, что люди зовут бытиём,
то, чему и названья не надо?
Может, есть правота здесь повыше
торопливых и мелких забот?
Вот поёт – всё нескладней, всё тише,
и о чём уже – кто разберет…
2
На суржике, то бишь, на дивной смеси,
хохляцких и кацапских слов и фраз
чирикать