Русский патриотизм и советский социализм. Алексей Кожевников
который, когда у него есть пристрастие к русскому лицу, к русской речи, к русской природе, понимает, что это – иррациональное пристрастие»[322]. По сути, в этих словах звучал призыв к индифферентному и даже космополитическому отношению к родной земле и культуре своего народа. Своему негативному восприятию патриотической идеи А. В. Луначарский оставался верен и в последующие годы. Так, в лекции, прочитанной им перед ленинградской аудиторией 23 мая 1928 г., нарком прямо заявлял: «Мы не нуждаемся ни в каком патриотизме». Только всемирное государство трудящихся сможет обеспечить достойную жизнь многонациональному пролетариату, поскольку он, по мнению Луначарского, «не чувствует себя гражданином определенной страны…, является интернационалистом»[323].
Еще более непримиримую позицию по отношению к идее патриотизма занимал заместитель Луначарского по Наркомпроссу – известный историк-марксист М. Н. Покровский, возглавлявший в 1920-е-начале 1930-х гг. советскую историческую науку. По его мнению, патриотическим чувствам подвержены, главным образом, мещане и представители мелкой буржуазии, капиталистам и тем более интернациональным пролетарским массам патриотизм чужд. Если первые рассматривали территорию своей экономической деятельности лишь как место для извлечения прибыли, то вторые, подвергавшиеся эксплуатации и насилию, относились к своему государству как к «отечеству-тюрьме». Как отмечал Покровский в статье, посвященной десятилетию Октября, в Советском Союзе «болезнью» патриотизма «вместо миллионов, как это было в Западной Европе, вместо сотен тысяч, как это было у нас в начале 1917 года, хворают только единицы»[324]. Само название «Россия», по мнению историка, нужно писать в кавычках, поскольку «”Российская империя” вовсе не была национальным русским государством. Это было собрание нескольких десятков народов…, объединенных только общей эксплуатацией со стороны помещичьей верхушки, и объединенных притом при помощи грубейшего насилия»[325].
В соответствии с такой интерпретацией понятий «Россия», «отечество», «патриотизм» необходимо было предложить советскому обществу новую, основанную на «классовой теории» трактовку событий дореволюционного прошлого, диаметрально противоположную прежнему официальному истолкованию русской истории. При этом само понятие «русская история» подлежало осуждению как «контрреволюционное» и исключению из научного лексикона. В своем выступлении на конференции историков-марксистов (1930 г.) М. Н. Покровский подчеркивал: «Мы поняли, – чуть-чуть поздно – что термин “русская история” есть контрреволюционный термин, одного издания с трехцветным флагом и “единой и неделимой”»[326]. Историческая роль русского народа на протяжении столетий сводилась к «угнетению» «порабощенных» им национальностей и слепому следованию «шовинистической» политике правящей власти. На той же конференции Покровский без обиняков заявлял: «В прошлом
Там же. С. 6–7.
Цит. по: Вдовин А. И., Зорин В. Ю., Никонов А. В. Русский народ в национальной политике. XX век. С. 113.
Покровский М. Н. Избранные произведения: В 4 кн. М., 1967. Кн.4. С. 102.
Там же. С. 129–130.
Труды Первой Всесоюзной конференции историков-марксистов. М., 1930. С. 495.