Что скрывают красные маки. Виктория Платова
вас…
– Виноват, – тут же осекается Санжар-ака. – Скажу по-другому: братья Аббасовы утверждают, что два дня назад, восьмого августа, примерно в одиннадцать тридцать утра, ты и Мухамеджан Хамраев вместе вышли со двора. Так и было?
Я молчу. Перевожу взгляд с мамы на окно и на книжку, которая лежит на полу. Она называется «Грабители морей», и мне очень хочется к ней вернуться. Прямо сейчас, немедленно.
– Хорошенько подумай, прежде чем ответить, сынок. Так и было?
– Нет.
– Нет?
Щеки участкового раздуваются; все – из-за леденцов-слов, забивших рот. К ленивым проклятьям, которыми обычно осыпает меня Оса (у-у-у, ссука, кыждыл, рус чучка!) он мог бы добавить еще десяток. Но при маме никогда не решится сделать это.
– Нет? – еще раз повторяет толстяк.
– Было, но не так.
– А как?
– Он… обещал вернуть линзу. Сказал, что для этого нужно встретиться с одним его знакомым. Вот я и пошел с ним.
– Какую еще линзу?
– От телескопа. Мне подарил ее академик. А Оса… взял ее.
– Отнял, – уточняет мама. – Это старая история. Наверное, мне нужно было еще тогда обратиться к вам, Санжар-ака.
– Академик?
– Да, академик. – Взгляд, которым мама одаривает участкового, строгий и торжествующий одновременно. – Наби Гафурович Рахимов. Лауреат Государственной премии. Орденоносец. Депутат. Большой друг и покровитель нашей семьи.
Толстяк участковый потрясен. Он крякает, что-то бормочет, снимает фуражку и тут же снова водружает ее на голову:
– Надо было… обратиться. Обращайтесь всегда. Все, что могу, – сделаю!
Зачем я соврал про Осу и его несуществующего дружка-приятеля с линзой? Если участковый спросит о том же Мухамеджана Хамраева, то… Что расскажет сам Оса? Не важно. Просто выведет наглого врунишку-майду на чистую воду, а потом еще и надает тумаков. Закатает в старый ковер, оставит задыхаться в подвале. А участковый! Ему ничего не стоит засадить меня в тюрьму! Мальчики девяти лет должны бояться участкового и лезть под стол или в кладовку, едва лишь тот появится поблизости.
Но я не боюсь.
Потому что боюсь совсем другого: оказаться слабаком.
Если такое вдруг случится, черная дыра втянет меня обратно. Туда, где поджидают ржавые гвозди, готовые впиться в тело и мучить, мучить! В черной дыре не продохнешь. Сделаешь что-то не так, подумаешь – и вот уже тебя рвут на части гигантские лопасти. А обжигающе холодная материя плюется сгустками прямо в лицо.
Черная дыра никуда не делась: висит туманным облаком за спиной мамы и толстяка. Заняла место эстампа «Зимний вечер», а сам вечер куда-то исчез. Черная дыра – коварный и всесильный враг, невозможно ослушаться ее. Она отняла у меня птичку-красноголовку.
Она – враг.
Но и друг тоже. Я откуда-то знаю это. Случись что – она защитит меня от Осы, не позволит надавать тумаков и закатать в ковер. Случись что – она посадит в тюрьму толстяка Санжара и братьев Аббасовых, Улугмурода и Орзумурода, и… кого угодно!
Она может все!
– Ну, сынок, продолжай. – Санжар-ака ласково