Я рисую твое небо. Искандер Муратов
мне не перечат и не отвечают подобным тоном. Времена, когда ты жила с мамой, закончились, и ты уже не у себя дома. Поняла меня? Это место называется детский дом! И этим все сказано!
Опустив глаза, я промолчала. Спорить было бесполезно. Теперь мне придется жить по правилам этого мира. Я вспомнила слова мамы, которые она сказала мне, когда я впервые получила тумаков от дворовых девчат, будучи совсем маленькой: «Чтобы ответить, нужно уметь ждать. Придет и твой черед».
Грудь Виктории Сергеевны нервно вздымалась. Я понимала, что вывела ее из себя. Хотя, конечно, тогда я еще не осознавала, что разозлила человека, у которого были все возможности испортить мне жизнь.
– А теперь все умываться и на зарядку. Марш! – скомандовала она.
Так начался мой первый день в детском доме. После умывания мы сделали зарядку в спортивном зале и пошли в просторную комнату, служившую столовой. На календаре был март, а на стенах почему-то до сих пор висели новогодние игрушки, вырезанные из цветной бумаги, и плакат из ватмана, на котором было написано «С Новым годом!». Вероника, словно прочитав мои мысли, сказала:
– Да, Новый год давно прошел, но дети попросили, чтобы украшения не убирали. Девятый столик наш. Ты иди, садись, а я сейчас принесу завтрак.
Я прошла к столу, у которого стояло только два стула. Вслед мне раздавались перешептывания и хихиканье. Но я не повернулась. Сев за стол, я осмотрелась: те, кто помладше изредка кидали на меня взгляды, а вот девочки постарше смотрели, как на врага. От них меня загородила хрупкая Вероника, вернувшаяся с подносом.
– Я не вижу своего брата, Лешу…
– А мальчики здесь не завтракают. Они в мальчишеском корпусе – это здание напротив. Ты можешь сходить к нему после занятий.
– Мне сказали, что сегодня я смогу его увидеть, – я хотела сорваться с места и побежать к Леше.
– Ульяна, мало ли что здесь говорят. Не всему надо верить, и потом «сегодня» еще не закончилось, – ответила Вероника, расставляя на столе тарелки с манной кашей, галетами и железные кружки с чем-то очень похожим на чай. Также у тарелок с кашей она положила по куску белого хлеба.
Закончив с «сервировкой», Вероника пошла вернуть поднос на место. Тут то я смогла внимательнее разглядеть ее. На Веронике был надет застиранный серенький свитерок, зеленая юбочка, серые колготки, а на ногах сандалии. «И как только ей не холодно?» – подумала я, еще раз взглянув на ее обувь. Ведь пол был настолько холодным, что я чувствовала это даже через сапожки. Но знаете, Захар Анатольевич, одежда – это лишь тряпки. В Веронике была сама безупречность.
– Вероника, а ты как сюда попала? – спросила я, когда она вернулась к столу.
– Не знаю. Меня подбросили в дом малютки, когда мне было всего несколько дней от роду, а может и месяц. Кто мои родители – неизвестно. Знаю только, что корейцы, по мне же видно, – улыбнулась она, отпила из кружки чай и поморщилась. – Вообще сахара нет! Есть только запах.
– Это