Тексты. А. Попов
с вами, дружище, я вовсе не хотел вас обидеть.
– Это кажется очевидным! Если я здесь, то вовсе не значит, что я ищу вашего общества.
– Однако, поручик! – начал было возмущаться Гриневич, но потом попытался сдержать себя: – Послушайте, Шорин, – проговорил он спокойнее. – Уж если мы с вами начнем ссориться… Я понимаю, безусловно, все мы здесь в отнюдь не лучшей ситуации. Да о чем я, вся Россия… Впрочем, вы же понимаете. Держите же себя в руках, черт возьми!
– Но смотреть через плечо… Это же низость!
– Да что вы, в самом деле? Неужели думаете, я специально? Мне только что попались на глаза два, как их сейчас называют, фантастических рассказа, и оба они начинаются с цифр. А тут вы со своей математикой!
– Это вовсе не математика, – глухо проговорил Шорин, постепенно успокаиваясь. Большая фигура Гриневича на фоне бревенчатой стены дома, где они временно разместились, показалась ему давно знакомой и симпатичной. Да и с какой стати ему подглядывать, что пишет Шорин. А он и вправду не пишет вовсе. Действительно – одни цифры.
Они помолчали.
Налетевший вдруг ветерок зашелестел ветвями сада и пропал. Шорин поднял голову. По небу плыли облака. Как в детстве.
– М-да… Послушайте, поручик, а я хотел вас поздравить, – проговорил Гриневич. В руках у него вдруг откуда-то появилась большая темная бутылка. – Это вам.
– Благодарю, – ответил Шорин.
Это было трогательно.
Он улыбнулся.
– Простите мою несдержанность, капитан. Я хотел побыть немного один. Но вы не думайте, что эта бутылка сегодня за ужином будет единственной. Я полагаю, мы славно проведем время!
И Шорин был прав. К концу дня прибыл подпоручик Рыльский, и когда зной начал спадать, они уже сидели в его комнате. За окном шелестела и плескалась веселая июньская зелень, непривычно разнообразный стол радовал глаз и будил несколько забытое ощущение праздника. Но чем больше они пили, тем мысли Шорина становились все более грустными.
Однако оживление за столом нарастало.
– Господа, представьте, – проговорил Рыльский, когда они в очередной раз выпили за здоровье именинника, – вчера в Дорофеевке встретился за вистом со своим однокашником. Он сейчас при штабе. Так вот, он уверял, в Питере большевики уже съели всех собак.
– И что с того? – мрачно откликнулся Шорин.
– Это служит хотя бы каким-то оправданием тому, что мы уже вторую неделю сидим в этой дыре! – воскликнул тот.
– Увольте, подпоручик, нашей с вами заслуги в этом нет, – нахмурился Гриневич. – И вообще, господа, по моему мнению, большевизм – это эпидемия. С ним нужно поступать, как поступали с холерой: оцепить зараженную местность войсками – и пускай они там мрут с голоду.
– Да? – не унимался Рыльский. – Но ведь холеру можно лечить.
– Холеру – можно. Но большевизм, анархизм, как и многое другое, оканчивающееся на «-изм», – Рыльский хихикнул, – не излечивается.
– Но мне