Марсиане (сборник). Ким Стэнли Робинсон
номер, развлекательный центр. Затворническая, даже воображаемая жизнь. Сколько часов в день они проводили под открытым небом? В этом отношении, пожалуй, на Марсе будет примерно то же.
С такими мыслями Мишель бродил по главной комнате хижины и разглядывал освещенные серым светом артефакты. Скотт выстроил стену из ящиков, чтобы отделить офицеров и ученых от простых моряков. Столько разных аспектов быта – у Мишеля разбегались глаза.
Затем они полетели на мыс Ройдс, где, будто в укор жилищу Скотта, стояла хижина Шеклтона – меньшего размера, более уютная, лучше защищенная от ветра. Вообще все там было лучше. Шеклтон и Скотт поссорились во время первой экспедиции в Антарктику в 1902-м. Схожие разногласия могли возникнуть и в марсианской колонии, но там уже нельзя будет построить себе новое жилище в другом месте. По крайней мере, в первое время. И нельзя будет вернуться домой. Во всяком случае, так следовало из плана. Но было ли это мудро? Здесь аналогия с первыми исследователями Антарктики вновь рассыпалась на части – ведь какими бы неудобными ни казались им эти хижины (а у Шеклтона в самом деле все по-домашнему), они знали, что отправлялись туда всего на год-два-три, после чего вернутся обратно в Англию. Зная, что всему этому настанет конец, который с каждым днем все ближе, пережить можно почти все. В противном случае это было бы все равно что смертный приговор – когда на самом деле нет выхода. Изгнание в антарктическую пустошь, где нет ничего, кроме холодных мертвых камней.
Конечно, имело смысл отправлять на Марс по очереди ученых и техников, примерно так же, как было с ранними исследователями Антарктики. Периодические дежурства на небольших научных станциях, которые строились и управлялись непрерывно, но меняющимися командами, чтобы никто не задерживался там дольше трех лет. К тому же это способствовало тому, чтобы не превысить максимальную дозу радиации. Бун и другие, кто слетал туда два года назад и вернулся, получили около тридцати пяти рад. Следующим стоило также придерживаться этой величины.
Но американские и российские космические программы установили иначе. Организаторам полета нужна была постоянная база, и они звали ученых улететь навсегда. Они хотели от них самоотверженности, при этом, без сомнения, надеясь вызвать общественный интерес и на Земле, – интерес к постоянному составу участников, которых можно было запомнить, чьи жизни могли превратиться в драму для всеобщего потребления, вызывающую привыкание, – и из чьей биографии можно было устроить зрелище. И получить дополнительное финансирование. Вот что имело смысл.
Но кто бы захотел этого для себя? Этот вопрос очень волновал Мишеля, ведь здесь он видел главную пару противоречивых требований, что предъявлялись к кандидатам. Если описать их вкратце, то люди должны быть вменяемыми, чтобы их отобрали, но сумасшедшими, чтобы хотеть туда отправиться.
Помимо этого главного противоречия существовало и множество других. Претенденты должны быть достаточно экстравертивны, чтобы жить