Последняя ведьма Гарца. Галина Яцковская
вошли, все бледные от страха, стали каяться, прощения просить за свои богомерзкие речи. И даже про домик тот с ореховой дверью, с белыми занавесочками и лавандой в палисаднике, домик в переулочке у Заячьего Ручья, где в воскресенье-то были, не умолчали. В конце же прилюдно обещали исправиться и стать добрыми христианами. Черт же, когда понял, что проиграл и не удалось ему грешные души заполучить в свое адское хозяйство, разъярился, разогнался и со свистом вылетел из церкви прямо через крышу! От этого в крыше дыра получилась, и долго эту дыру не могли закрыть. Не давалась она. Хотя чертовы чернила и невидимые были, решили их стереть с коровы, чтобы грехи рудокопов, хотя и отпущенные уже, не могли никак на молоке отразиться. Корова бедная, конечно, намучилась. Кому это по нраву, когда с него чужие грехи отмывают? Но что делать, скотина она подневольная.
Плотник же поднес ей охапку свежего клевера, на ветерке подсушенного, за то, что смелым копытом самому черту отпор дала.
Понравилось?» – спросила довольная Гризельда. – «Правда, смешно?»
«Очень!»
Очередной собачий бред, подумала я. Весь этот фольклор про чертей с чернилами, ангелочков на веточках и благонравных коров можно насочинять только с офигенного бодуна, да и то непонятно, как и зачем такое приходит в головы. Мой практичный, расчетливый, московский мозг хотел привычной нормы: после ноября, будьте добры, декабрь, а в конце переулка кафе, а не Индия, а уж если вы работаете чертом и ведете мониторинг грехов, то вот вам планшет, а не корова! Меня не устраивал беспорядочный мир, в который вовлекла меня Гризельда. Мир, где ноябрь сменялся непосредственно июнем, а Индия накатывала из переулка немецкого городка, где принцессы общались с рудокопами не на благотворительных акциях, а просто случайно встретившись у реки, где черти роняли из авосек деревни и записывали грехи на коровах, где антикварные веники требовали ежегодной профилактики… И тут меня осенило:
«Гризельда! А давай улетим отсюда на метле!»
«Она одноместная», – нахмурилась Гризельда.
Страшное подозрение возникло тут же, вдруг, сразу, как змейка Лилли перед чашкой кофе. Гризельда завезла меня сюда не случайно, а совершенно намеренно. Она решила оставить меня здесь навсегда, бросить одну в этой стране священных коров и диких обезьян, в стране брахманов, нищих и программистов, о которой я не имею ни малейшего представления. Но зачем? Она хочет продать меня в рабство. На хлопковую плантацию! Нет, это не здесь. То ли в Узбекистане, то ли в Америке, там еще был дядя Том. Тогда в бордель. Я даже не знаю, отменено ли в Индии рабство, есть ли тут вообще бордели, да у меня и визы нет, впрочем в борделе или на плантациях виза не нужна. Голова работала с точностью навигатора, и истина раскрывалась передо мной все более страшно. Гризельда промышляет торговлей живым товаром, она поставляет в азиатские притоны женщин из Восточной Европы. Все,