Тетради 2002—2005 годов. Александр Петрушкин
под коленками и в иных местах? – Времени с полседьмого
вчерашнего вечера – нет. И ты поднимаешься выше
того, кто на шпиле повис и видишь того, кто никогда не становится ближе.
И чиркнув спичкой, начинаешь девичьи разговоры. Все боги —
женщины, как бы не возражали они сами и их половины. Такие итоги —
протекают сквозь ладошки янтарным песком и танцуют по сумеркам стертым танго,
и теперь нам не двинуться дальше, скрытого в песочнице танка.
И ты смотришься в зеркальце, питая глаз амальгамой,
И Атлантида плещется – над Валхалой твоей – там, за герметичной рамой.
«Соседи твои снова ботают на самой отменной фене…»
Соседи твои снова ботают на самой отменной фене,
крысы липнут к столам, увязают в своих тенях:
чтобы тебя не обвинили в их языка подмене —
залезь на пальму или фикус в горшке, что стоит в просвещенных сенях.
Через месяц, два, пять, семь – (пустое) – начнется Декабрь:
ты выпьешь портвейна, болтая ногами с карниза,
забьешь косяк на (их всех) невозможных костях —
твоя виза просрочена – и ты пролетаешь на крыльях слюнявых стрекоз мимо каприза
этого ослепшего бога, расколотого пополам
окраиной и сокровенным: типа того, что совесть
стала свободой твоей – в смысле, тебя изрекла.
Так учишься даосизму – такая, как блин, испеченный мной, печальная повесть.
И ты го (во) ришь, как Мер (L) ин с волками и дикой кошкой,
и считаешь коннект изреченный – ложью —
постучи по дереву лба алюминевой ложкой
и услышишь, как воздух одушевлен – в дождь – прозрачной мошкой.
Через год, пять, десять, короче – жизнь – семечек шелуху
разметет расторопный дворник, а ты попадешь в уху —
и соткешь новую – не по себе? – судьбу,
о которой ты, само собой, в сегодняшней темноте не соврешь «бубу»
Нитки твои побелели не от стыда —
вообще-то мы все играем в туда-сюда,
и когда ты похож (похожа) на мессию
понимай сам-сама скоро встынешь в крутое, как дым сигареты, месиво.
Но мне интересно, что там смолчал сосед,
потому что уже ничего от сигарет
не осталось, и только слабая нить горит —
так ты слушаешь, как тень твоя с тобой в горизонтальной тьме говорит.
«Почти как по ладони сбегают (только мимо)…»
Почти как по ладони сбегают (только мимо)
холодные пароли и мимо – голоса…
и, кажется, что тень сползет неотвратимо
в окоченевший свет, трамваи, небеса,
стучащиеся в почву. Теперь – что невозможно:
читать себя по крови… и выпадет роса,
и пятистопным ямбом стучится в пуле Пушкин —
и пьет почти как ангел нас пес через глаза.
«Мать бессменно провожает